Предшкола: стандарт детского сада

23.09.2024-29.09.2024г. “Увлекательная математика

“https://vk.com/wall-194351368_1022 , https://vk.com/wall-194351368_1018

30.09.2024-06.10.2024г. “Ступеньки к школе” https://vk.com/wall-194351368_1034

09.12.2024-15.12.2024г. “Спортивная карусель” https://vk.com/wall-194351368_1166

20.01.2025-26.01.2025г.”Инновационные технологии и практики” https://vk.com/wall-194351368_1242

27.01.2025-02.02.2025г. “Моя Россия” https://vk.com/wall-194351368_1260

10.02.2025-16.02.2025г. “Мир фантазий и слов” https://vk.com/wall-194351368_1301

Старшая группа — что это значит?
Значит, никто уже утром не плачет,
Суп не прольет на рубашку никто,
Все надевать научились пальто,
Даже ботинки
С тугими шнурками
Не доверяют
Ни папе,
Ни маме.

Холодно, тихо стало в лесу. Заяц прислушался — ни звука. Лишь осинка на том берегу дрожала последним листом.

Заяц спустился к реке. Река медленно уводила за поворот тяжелую, темную воду. Заяц встал столбиком и пошевелил ушами.

— Холодно? — спросила у него Травинка.

— Бр-р-р! — сказал Заяц.

— Мне тоже, — сказала Травинка.

— И мне! И мне!

— Кто говорит? — спросил Заяц.

— Это мы — трава. Заяц лег.

— Ой, как тепло! Как тепло! Как тепло!

— Погрей нас! И нас! И нас! Заяц стал прыгать и ложиться. Прыгнет — и прильнет к земле.

— Эй, Заяц! — крикнул с холма Медвежонок. — Ты что это делаешь?

— Грею траву, — сказал Заяц.

— Не слышу!

— Грею траву! — крикнул Заяц. — Иди сюда, будем греть вместе! Медвежонок спустился с холма.

— Согрей нас! Согрей! Согрей! — кричали травинки.

— Видишь? — сказал Заяц. — Им холодно! — Снова прыгнул и лег.

— К нам! К нам!

— Сюда! Сюда! — кричали со всех сторон.

— Что ж ты стоишь? — сказал Заяц. — Ложись! И Медвежонок лег.

— Как тепло! Ух, как тепло!

— И меня погрей, Медвежонок!

— И нас! И нас!

Заяц прыгал и ложился. А Медвежонок стал потихоньку перекатываться: со спины — на бок, с бока — на живот.

— Согрей! Согрей! Нам холодно! — кричала трава. Медвежонок катался. Заяц прыгал, и скоро согрелся весь луг.

— Хотите, мы споем вам осеннюю песню травы? — спросила первая травинка.

— Пойте, — сказал Заяц.

И трава стала петь. Медвежонок кататься, а Заяц — прыгать.

— Эй! Что вы там делаете? — крикнул с холма Ёжик.

— Греем траву! — крикнул Заяц.

—Что?

— Греем траву! — крикнул Медвежонок.

— Вы простудитесь! — закричал Ёжик. А травинки поднялись во весь рост и запели громкими голосами.

Пел весь луг над рекой.

И последний лист, что трепетал на том берегу, стал подтягивать.

И сосновые иголки, и еловые шишки, и даже паутина, забытая пауком, — все распрямились, заулыбались и затянули изо всех сил последнюю осеннюю песню травы.

После обеда в детском саду наступает тишина. Тихо в комнатах, тихо в коридорах, тихо на лестнице. Даже кот Бобик тихо лежит на подоконнике, греет на солнце спину. Это значит, что в детском саду настал тихий час. Спать пора! Все ребята спят, одна Светлана возится в своей кровати. Беда с ней -никогда вовремя не засыпает. – Света, спать пора! – говорит Зинаида Федоровна. – Я буду, – отвечает Света, но только Зинаида Федоровна отходит от еепостели, начинает опять ворочаться. Потом и это ей надоело. Стала Света говорить: – А у нас музыкальные занятия будут! Я как стану под музыку ходить, каквсе песни выучу! Лучше всех! Все ребята спят, никто не слушает Свету, а она говорит, говорит…Опять Зинаида Федоровна подошла к ней, но Светлана так разгулялась, чтоникак уснуть не может. Незаметно прошел час, ребята проснулись, оделись, побежали умываться, аСветлана спит. Уснула наконец! Стали ее будить: – Света, вставай! Пора идти на занятия! – Я спать хочу! – говорит Света. Не хочет подниматься! А когда проснулась, протерла глаза, посмотрела по сторонам, видит – нетв комнате ребят. Одна няня Нина Марковна на стуле сидит, смотрит на нее. – А где ребята? Куда они спрятались? – Ребята музыкой занимаются. Одна ты спишь, – говорит Нина Марковна. Светлана вскочила – и скорей одеваться. Пока оделась, пока умылась -кончились музыкальные занятия, все ребята в группу возвратились. Так и не походила Света под музыку, ни одной новой песни не выучила. Пришла вечером домой и говорит маме: – Спать пора! А то еще проспим утром и в детский сад опоздаем. Легла в кровать, закрыла глаза и так тихо лежала, что не заметила, как уснула.

Сентябрь — красочная миниатюра Николая Сладкова, передающая атмосферу ранней осени. Мальчики и девочки совершат прогулку по пёстрому лесу, где желтеют клёны и берёзки, алеют рябины и осины. Лесная чаща похожа на сказочную жар-птицу, переливающуюся пурпуром, золотом и малахитом! Здесь можно встретить ёжика и непоседу-белку, полюбоваться синичками и услышать грустный клич журавлиной стаи, улетающей на юг. Пейзажный рассказ Сладкова создаст медитативное настроение и покажет ребятам, сколь живописна русская природа в первый месяц осени.

 

Месяц сентябрь… Пора пёстрых листьев. Листья летят, кружатся, падают, скачут. Устилают землю и воду таким пёстрым ковром, что в глазах рябит и кружится голова.

По всему лесу шорохи, шелесты, шёпоты.

Всё перекрашивается: берёзы и клёны — в жёлтое, рябины и осины — в алое. И стоит весь лес как сказочная жар-птица: и золото, и пурпур, и бронза, и малахит!

Хорошо в осеннем лесу!

Хорошо идти по лесной тропинке. Хорошо находить грибы. Хорошо просто смотреть и слушать.

А это кто такой шустрый? Ежик, конечно. Спал себе спокойно после ночной охоты и беду не чуял. А тут ногой толкнули, шапкой накрыли, как какую-нибудь бабочку-капустницу! Одно спасение: съёжиться и колючки растопырить. Может, и бросят.

Грибы тоже прячутся: кто под лист папоротника, кто под еловую лапу. Тёплые тайнички ищут. А тех, которые на виду стояли, — всех собрали уже.

Новая встреча — белка!

Эта осени не боится. Ей что ни дерево — то скатерть самобранная. На ёлках и соснах — шишки, на рябине — ягоды, на лещине — орехи, на дубе —жёлуди. Набегается, наиграется, наестся — и спать в «гайно». Свернётся на моховой перинке, накроется хвостиком, как одеяльцем.

Шуршат опавшие листья под ногами. Попискивают синицы в ветвях. А над головой, под самыми облаками, летят на юг журавли. И прощальные голоса их громко звучат над ярким и пёстрым месяцем сентябрём.

Сначала Антон очень не любил ходить в детский сад. Утром мама надевает на него пальто, а он топает ногами и кричит:

— Ненавижу пальто!

Мама завязывает ему шарф и говорит:

— Сейчас поедем на трамвае…

— Ненавижу трамвай!

—Я – на работу…

— Ненавижу твою работу!

— А ты — в детский сад.

— Ненавижу детский сад!

— Но ведь у тебя там товарищи! Как же они будут без тебя? — спрашивает мама и надевает на Антона шапку.

— Нет у меня там товарищей! — кричит Антон.

И правда, у него в детском саду не было товарищей, потому что он целый день сидел один, забившись в угол. А когда шли гулять, его держала за руку воспитательница.

Однажды ребята гуляли в садике. Антон сидел на скамейке около воспитательницы. И вдруг он увидел, что один мальчик стоит в стороне, возле клумбы, и плачет, а девочка его утешает.

«Наверно, его кто-то обидел! — подумал Антон. — Он маленький, меньше меня».

Антон слез со скамейки и подошёл к мальчику. Мальчик всё плакал, а девочка говорила:

— Ну не плачь, не плачь! Скоро за тобой придёт твоя бабушка. Не плачь!

— Я не хочу к бабушке! — плакал мальчик. — Я хочу к маме!

И тогда Антон сказал этому мальчику:

— К маме нельзя. Мама на работе.

— А я хочу к маме! — сказал мальчик упрямо. Но тут он поднял голову, увидел Антона и перестал плакать.

Девочка сказала:

— Ну вот, молодец, не плачешь.

И убежала.

А мальчик и Антон помолчали немного, потом Антон спросил:

— Тебя как зовут?

— Вася, — сказал мальчик.

Антон очень удивился — он никогда не слыхал, чтобы мальчиков так звали. Он подумал и сказал:

— А меня зовут Антон.

Вася тоже удивился — он тоже никогда не слыхал, чтобы мальчиков звали таким именем. Потом он сказал:

— У меня есть дома электрическая железная дорога.

— А у меня, — сказал Антон, — есть Ушастик.

Так они разговорились. Потом они вместе собирали жёлуди и с прогулки шли тоже вместе — воспитательница поставила их в пару. Вася был ростом меньше Антона, и Антон очень крепко держал его за руку.

Вечером мама сказала Антону:

— Завтра можешь остаться дома — я взяла выходной день.

Но Антон сказал:

— Не могу я оставаться дома. Мне надо идти в детский сад. А то там без меня Вася будет плакать.

Январь.

Зинька была молодая синичка, и своего гнезда у нее не было. Целый день она перелетала с места на место, прыгала по заборам, по ветвям, по крышам, – синицы народ бойкий. А к вечеру присмотрит себе пустое дупло или щелку какую под крышей, забьется туда, распушит попышней свои перышки, кое-как и переспит ночку.

Но раз – среди зимы – посчастливилось ей найти свободное воробьиное гнездо. Помещалось оно над окном за оконницей. Внутри была целая перина мягкого пуха.

И в первый раз, как вылетела из родного гнезда, Зинька заснула в тепле и покое.

Вдруг ночью ее разбудил сильный шум. Шумели в доме, из окна бил яркий свет.

Синичка испугалась, выскочила из гнезда и, уцепившись коготками за раму, заглянула в окно.

Там в комнате стояла большая – под самый потолок елка, вся в огнях, и в снегу, и в игрушках. Вокруг нее прыгали и кричали дети.

Зинька никогда раньше не видела, чтобы люди так вели себя по ночам. Ведь она родилась только прошлым летом и многого еще на свете не знала.

Заснула она далеко за полночь, когда люди в доме наконец успокоились и в окне погас свет.

А утром Зиньку разбудил веселый, громкий крик воробьев. Она вылетела из гнезда и спросила их:

– Вы что, воробьи, раскричались? И люди сегодня всю ночь шумели, спать не давали. Что такое случилось?

– Как? – удивились воробьи. – Разве ты не знаешь какой сегодня день? Ведь сегодня Новый год, вот все и радуются – и люди и мы.

– Как это – Новый год? – не поняла синичка.

– Ах ты, желторотая! – зачирикали воробьи. – Да ведь это самый большой праздник в году! Солнце возвращается к нам и начинает свой календарь. Сегодня первый день января.

– А что это “январь”, “календарь”?

– Фу, какая ты еще маленькая! – возмутились воробьми. – Календарь это расписание работы солнышка на весь год. Год состоит из месяцев, и январь – его первый месяц, носик года. За ним идет еще десять месяцев столько, сколько у людей пальцев на передних лапах: февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь. А самый последний месяц, двенадцатый, хвостик года – декабрь. Запомнила?

– Не-ет, – сказала синичка. – Где же сразу столько запомнить! “Носик”, “десять пальцев” и “хвостик” запомнила. А называются они все уж больно мудрено.

– Слушай меня, – сказал тогда Старый Воробей. – Ты летай себе по садам, полям и лесам, летай да присматривайся, что кругом делается. А как услышишь, что месяц кончается, прилетай ко мне. Я тут живу, на этом доме под крышей. Я буду тебе говорить, как каждый месяц называется. Ты все их по очереди и запомнишь.

– Вот спасибо! – обрадовалась Зинька. – Непременно буду прилетать к тебе каждый месяц. До свиданья!

И она полетела и летала целых тридцать дней, а на тридцать первый вернулась и рассказала Старому Воробью все, что приметила.

И Старый Воробей сказал ей:

– Ну вот, запомни: январь – первый месяц года – начинается с веселой елки у ребят. Солнце с каждым днем понемножечку начинает вставать раньше и ложиться позже. Свету день ото дня прибывает, а мороз все крепчает. небо все в тучах. А когда проглянет солнышко, тебе, синичке, хочется петь. И ты тихонько пробуешь голос: “Зинь-зинь-тю! Зинь-зинь-тю!”

 

 

Февраль.

Опять выглянуло солнышко, да такое веселое, яркое. Оно даже пригрело немножко, с крыш повисли сосульки, и по ним заструилась вода.

“Вот и весна начинается” – решила Зинька. Образовалась и запела звонко:

– Зинь-зинь-тан! Зинь-зинь-тан! Скинь кафтан!

– Рано, пташечка, запела, – сказал ей Старый Воробей. – Смотри еще, сколько морозу будет. Еще наплачемся.

– Ну да! – не поверила синичка. – Полечу-ка нынче в лес, узнаю, какие там новости.

И полетела.

В лесу ей очень понравилось: такое множество деревьев! Ничего, что все ветки залеплены снегом, а на широких лапах елок навалены целые сугробики. Это даже очень красиво. А прыгнешь на ветку – снег так и сыплется и сверкает разноцветными искрами.

Зинька прыгала по веткам, стряхивала с них снег и осматривала кору. Глазок у нее острый, бойкий – ни одной трещинки не пропустит. Зинька тюк острым носиком в трещинку, раздолбит дырочку пошире – и тащит из-под коры какого-нибудь насекомыша-букарашку.

Много насекомышей набивается на зиму под кору – от холода. Зинька вытащит и съест. Так кормится. А сама примечает, что кругом.

Смотрит: лесная мышь из-под снега выскочила. Дрожит, вся взъерошилась.

– Ты чего? – Зинька спрашивает.

– Фу, напугалась! – говорит лесная мышь.

Отдышалась и рассказываает:

– Бегала я в куче хвороста под снегом, да вдруг и провалилась в глубокую яму. А это, оказывается, медведицына берлога. Лежит в ней медведица, и два махоньких новорожденных медвежонка у нее. Хорошо, что они крепко спали, меня не заметили.

Полетела Зинька дальше в лес; дятла встретила, красношапочника. Подружилась с ним. Он своим крепким граненым носом большие куски коры ломает, жирных личинок достает. Синичке после него тоже кое-что перепадает.

Летает Зинька за дятлом, веселым колокольчиком звенит по лесу:

– Каждый день все светлей, все веселей, все веселей!

Вдруг зашипело вокруг, побежала по лесу поземка, загудел лес, и стало в нем темно, как вечером. Откуда ни возьмись, налетел ветер, деревья закачались, полетели сугробики с еловых лап, снег посыпал, завился, началась пурга. Зинька присмирела, сжалась в комочек, а ветер так и рвет ее с ветки, перья ерошит и леденит под ними тельце.

Хорошо, что дятел пустил ее в свое запасное дупло, а то пропала бы синичка.

День и ночь бушевала пурга, а когда улеглась, и Зинька выглянула из дупла, она не узнала леса, так он весь был залеплен снегом. Голодные волки промелькнули между деревьями, увязая по брюхо в рыхлом снегу. Внизу под деревьями валялись обломанные ветром сучья, черные, с содранной корой.

Зинька слетела на один из них – поискать под корой насекомышей.

Вдруг из-под снега – зверь! Выпрыгнул и сел. Сам весь белый, уши с черными точками держит торчком. Сидит столбиком, глаза на Зиньку выпучил.

У Зиньки от страха и крылышки отнялись.

– Ты кто? – пискнула.

– Я беляк. Заяц я. А ты кто?

– Ах, заяц! – обрадовалась Зинька. – Тогда я тебя не боюсь. Я синичка.

Она хоть раньше зайцев в глаза не видала, но слышала, что они птиц не едят и сами всех боятся.

– Ты тут и живешь, на земле? – спросила Зинька.

– Тут и живу.

– Да ведь тебя тут совсем занесет снегом!

– А я и рад. Пурга все следы замела и меня занесла – вот волки рядом пробежали, а меня и не нашли.

Подружилась Зинька и с зайцем.

Так и прожила в лесу целый месяц, и все было: то снег, то пурга, а то и солнышко выглянет, – денек простоит погожий, но все равно холодно.

Прилетела к Старому Воробью, рассказала ему все, что приметила, он и говорит:

– Запоминай: вьюги да метели под февраль полетели. В феврале лютеют волки, а у медведицы в берлоге медвежатки родятся. Солнышко веселей светит и дольше, но морозы еще крепкие. А теперь лети в поле.

 Март.

Полетела Зинька в поле.

Синичке ведь где хочешь жить можно: были бы хоть кустики, а уж на себя прокормит.

В поле, в кустах, жили серые куропатки – красивые такие полевые курочки с шоколадной подковкой на груди. Целая стая их тут жила, зерна из-под снега выкапывала.

– А где же тут спать? – спросила у них Зинька.

– А ты делай, как мы, – говорят куропатки. – Вот гляди.

Поднялись все на крылья, разлетелись пошибче – да бух с разлету в снег!

Снег сыпучий, – обсыпался и прикрыл их. И сверху их никто не увидит, и тепло им там, на земле, под снегом.

“Ну нет, – думает Зинька, – синички так не умеют.; поищу себе получше ночлега”.

Нашла в кустах кем-то брошенную плетеную корзиночку, забралась в нее, да и заснула там.

И хорошо, что так сделала.

День-то простоял солнечный. Снег наверху подтаял, рыхлый стал. А ночью мороз ударил.

Утром проснулась Зинька, ждет – где же куропатки? Нигде их не видно. А там, где они вечером в снег нырнули, наст блестит – ледяная корка.

Поняла Зинька, в какую беду попали куропатки: сидят теперь, как в тюрьме, под ледяной крышей и выйти не могут. Пропадут там под ней все до одной! Что тут делать? Да ведь синички – боевой народ.

Зинька слетела на наст – и давай долбить его крепким своим, острым носиком. И продолбила, – большую дырку сделала. И выпустила куропаток из тюрьмы. Вот уж они ее хвалили, благодарили!

Натаскали ей зерен, семечек разных:

– Живи с нами, никуда не улетай!

Она и жила. А солнце день ото дня ярче, день ото дня жарче. Тает, тает в поле снег. И уж так его мало осталось, что больше не ночевать в нем куропаткам: мелок стал. Перебрались куропатки в кустарник спать, под Зинькиной корзинкой.

И вот, наконец, в поле на пригорках показалась земля. И как же все ей обрадовались!

Тут не прошло и трех дней – откуда ни возьмись, уж сидят на проталинах черные, с белыми носами грачи. Здравствуйте! С прибытием!

Ходят важные, тугим пером поблескивают, носами землю ковыряют: червяков да личинок из нее потаскивают. А скоро за ними и жаворонки и скворцы прилетели, песнями залились.

Зинька с радости звенит-захлебывается: – Зинь-зинь-на! Зинь-зинь-на! К нам весна! К нам весна! К нам весна!

Так с этой песенкой и прилетела к Старому Воробью. И он ей сказал:

– Да. Это месяц март. Прилетели грачи, – значит, правда весна началась. Весна начинается в поле. Теперь лети на реку.

 

Апрель.

Полетела Зинька на реку.

Летит над полем, летит над лугом, слышит: всюду ручьи поют. Поют ручьи, бегут ручьи, – все к реке собираются.

Прилетела на реку, а река страшная: лед на ней посинел, у берегов вода выступает.

Видит Зинька: что ни день, то больше ручьев бежит к реке.

Проберется ручей по овражку незаметно под снегом и с берега – прыг в реку! И скоро многое множество ручьев, ручейков и ручьишек набилось в реку – под лед попрятались.

Тут прилетела тоненькая черно-белая птичка, бегает по берегу, длинным хвостиком покачивает, пищит:

– Пи-лик! Пи-лик!

– Ты что пищишь! – спрашивает Зинька. – Что хвостиком размахиваешь?

– Пи-лик! – отвечает тоненькая птичка. – Разве ты не знаешь, как меня зовут? Ледоломка. Вот сейчас раскачаю хвост, да как тресну им по льду, так лед и лопнет, и река пойдет.

– Ну да! – не поверила Зинька. – Хвастаешь.

– Ах так! – говорит тоненькая птичка. – Пи-лик!

И давай еще пуще хвостик раскачивать.

Тут вдруг как бухнет где-то вверху по реке, будто из пушки! Ледоломка порх – и с перепугу так крылышками замахала, что в одну минуту из глаз пропала.

И видит Зинька: треснул лед, как стекло. Это ручьи – все, что набежали в реку, – как понатужились, нажали снизу – лед и лопнул. Лопнул и распался на льдины, большие и малые.

Река пошла. пошла и пошла, – и уж никому ее не остановить. Закачались на ней льдины, поплыли, бегут, друг друга кружат, а тех, что сбоку, на берег выталкивают.

Тут сейчас же и всякая водяная птица налетела, точно где-то здесь, рядом, за углом ждала: утки, чайки, кулики-долгоножки. И, глядь, Ледоломка вернулась, по берегу ножонками семенит, хвостом качает.

Все пищат, кричат, веселятся. Кто рыбку ловит, ныряет за ней в воду, кто носом в тину тыкает, ищет там что-то, кто мушек над берегом ловит.

– Зинь-зинь-хо! Зинь-зинь-хо! Ледоход, ледоход! – запела Зинька.

И полетела рассказать Старому Воробью, что видела на реке.

И старый Воробей сказал ей:

– Вот видишь: сперва весна приходит в поле, а потом на реку. Запомни: месяц, в который у нас реки освобождаются ото льда, называется апрель. А теперь лети-ка опять в лес: увидишь, что там будет.

И Зинька скорей полетела в лес.

Май.

В лесу еще было полно снегу. Он спрятался под кустами и деревьями, и солнцу трудно было достать его там. В поле давно уже зеленела посеянная с осени рожь, а лес все еще стоял голый.

Но уже было в нем весело, не то что зимой. Налетело много разных птиц, и все они порхали между деревьями, прыгали по земле и пели, – пели на ветвях, на макушках деревьев и в воздухе.

Солнце теперь вставало очень рано, ложилось поздно и так усердно светило всем на земле и так грело, что жить стало легко. Синичке больше не надо было заботиться о ночлеге: найдет свободное дупло – хорошо, не найдет – и так переночует где-нибудь на ветке или в чаще.

И вот раз вечерком ей показалось, будто лес в тумане. Легкий зеленоватый туман окутал все березы, осины, ольхи. А когда на следующий день над лесом поднялось солнце, на каждой березе, на всякой веточке показались точно маленькие зеленые пальчики: это стали распускаться листья.

Тут и начался лесной праздник.

Засвистал, защелкал в кустах соловей.

В каждой луже урчали и квакали лягушки.

Цвели деревья и ландыши. Майские жуки с гуденьем носились между ветвями. Бабочки порхали с цветка на цветок. Звонко куковала кукушка.

Друг Зиньки – дятел-красношапочник – и тот не тужил, что не умеет петь: отыщет сучок посуше и так лихо барабанит по нему носом, что по всему лесу слышна звонкая барабанная дробь.

А дикие голуби поднимались высоко над лесом и проделывали в воздухе головокружительные фокусы и мертвые летли. Каждый веселился на свой лад, кто как умел.

Зиньке все было любопытно. Зинька всюду поспевала и радовалась вместе со всеми.

По утрам на заре слышала Зинька чьи-то громогласные крики, будто в трубы кто-то трубил где-то за лесом.

Полетела она в ту сторону и вот видит: болото, мох да мох, и сосенки на нем растут.

И ходят на болоте такие большие птицы, каких никогда еще Зинька не видела, – прямо с баранов ростом, и шеи у них долгие-долгие. Вдруг подняли они свои шеи, как трубы, да как затрубят, как загремят:

– Тррру-рру-у! Тррру-рру!

Совсем оглушили синичку.

Потом один растопырил крылья и пушистый свой хвост, поклонился до земли соседям да вдруг и пошел в пляс: засеменил, засеменил ногами и пошел по кругу, все по кругу; то одну ногу выкинет, то другую, то поклонится, то подпрыгнет, то вприсядку пойдет – умора!

А другие на него смотрят, собрались кругом, крыльями враз хлопают.

Не у кого было Зиньке спросить в лесу, что это за птицы-великаны, и полетела она в город к Старому Воробью.

И Старый Воробей сказал ей:

– Это журавли; птицы серьезные, почтенные, а сейчас видишь, что выделывают. Потому это, что пришел веселый месяц май, и лес оделся, и все цветы цветут, и все пташки поют. Солнце теперь всех обогрело и светлую всем радость дало.

 

Июнь.

Решила Зинька:

“Полечу-ка я нынче по всем местам: и в лес, и в поле, и на реку… Все осмотрю”.

Первым делом наведалась к старому другу своему дятлу-красношапочнику. А он как увидел ее издали, так и закричал:

– Кик! Кик! Прочь, прочь! Тут мои владения!

Очень удивилась Зинька. И крепко на дятла обиделась: вот тебе и друг!

Вспомнила о полевых куропатках, серых, с шоколадной подковкой на груди. Прилетела к ним в поле, ищет куропаток – нет их на старом месте! А ведь целая стая была. Куда все подевались?

Летала-летала по полю, искала-искала, насилу одного петушка нашла: сидит во ржи, – а рожь уж высокая, – кричит:

– Чир-вик! Чир-вик!

Зинька – к нему. А он ей:

– Чир-вик! Чир-вик! Чичире! Пошла, пошла отсюда!

– Как так! – рассердилась синичка. – Давно ли я всех вас от смерти спасла – из ледяной тюрьмы выпустила, а теперь ты меня и близко к себе не пускаешь?

– Чир-вир! – смутился куропачий петушок. – Правда, от смерти спасла. Мы это все помним. А все-таки лети от меня подальше: теперь время другое, мне вот как драться хочется!

Хорошо, у птиц слез нет, а то, наверно, заплакала бы Зинька, уж так ей обидно, так горько стало!

Повернулась молча, полетела на реку.

Летит над кустами, вдруг из кустов – серый зверь!

Зинька так и шарахнулась в сторону.

– Не узнала? – смеется зверь. – А ведь мы с тобой старые друзья.

– А ты кто? – спрашивает Зинька.

– Заяц я. Беляк.

– Какой же ты беляк, когда ты серый? Я помню беляка: он весь белый, только на ушках черное.

– Это я зимой белый: чтобы на снегу меня видно не было. А летом я серый.

Ну и разговорились. Ничего, с ним не ссорились.

А потом Старый Воробей и объяснил Зиньке,

– Это месяц июнь – начало лета. У всех нас, у птиц, в это время гнезда, а в гнездах – драгоценные яички и птенчики. К своим гнездам мы никого не подпускаем – ни врага, ни друга: и друг может нечаянно разбить яичко. У зверей – тоже детеныши, звери тоже никого к своей норе не подпустят. Один заяц без забот: растерял своих детишек по всему лесу, и думать о них забыл. Да ведь зайчаткам мать-зайчиха нужна только в первые дни: попьют они материнское молочко несколько дней, а потом сами травку зубрят. Теперь, – прибавил Старый Воробей, – солнце в самой силе, и самый длинный у него трудовой день. Теперь на земле все найдут, чем набить своим малышам животики.

Июль.

– С новогодней елки, – сказал Старый Воробей, – прошло уже шесть месяйцев, ровно полгода. Запомни, что второе полугодие начинается в самый разгар лета. А пошел теперь месяц июль. А это самый хороший месяц и для птенцов и для зверят, потому что кругом всего очень много: и солнечного света, и тепла, и разной вкусной еды.

– Спасибо, – сказала Зинька.

И полетела.

“Пора мне остепениться, – подумала она. – Дупел в лесу много. Займу, какое мне понравится свободное, и заживу в нем своим домком!”

Задумать-то задумала, да не так просто оказалось это сделать.

Все дупла в лесу заняты. Во всех гнездах птенцы. У кого еще крохотки, голенькие, у кого в пушку, а у кого и в перышках, да все равно желторотые, целый день пищат, есть просят.

Родители хлопочут, взад-вперед летают, ловят мух, комаров, ловят бабочек, собирают гусениц-червячков, а сами не едят: все птенцам носят. И ничего: не жалуются, еще песни поют.

Скучно Зиньке одной.

“Дай, – думает, – я помогу кому-нибудь птенчиков покормить. Мне спасибо скажут”.

Нашла на ели бабочку, схватила в клюв, ищет, кому бы дать.

Слышит – на дубу пищат маленькие щеглята, там их гнездо на ветке.

Зинька скорей туда – и сунула бабочку одному щегленку в разинутый рот.

Щегленок глотнул, а бабочка не лезет: велика больно.

Глупый птенчик старается, давится – ничего не выходит.

И стал уже задыхаться. Зинька с испугу кричит, не знает, что делать.

Тут щеглиха прилетела. Сейчас – раз! – ухватила бебочку, вытащила у щегленка из горола и прочь бросила.

А Зиньке говорит:

– Марш отсюда! Ты чуть моего птенчика не погубила. Разве можно давать маленькому целую бабочку? Даже крылья ей не оторвала!

Зинька кинулась в чащу, там спряталась: и стыдно ей, и обидно.

Потом много дней по лесу летала, – нет, никто ее в компанию к себе не принимает!

А что ни день, то больше в лес приходит ребят. Все с корзиночками, веселые; идут – песни поют, а потом разойдутся и ягоды собирают: и в рот и в корзиночки. Уже малина поспела.

Зинька все около них вертится, с ветки на ветку перелетает, и веселей синичке с ребятами, хоть она их языка не понимает, а они – ее.

И случилось раз: одна маленькая девочка забралась в малинник, идет тихонько, ягоды берет.

А Зинька над нею по деревьям порхает. И вдруг видит: большой страшный медвеоь в малиннике.

Девочка как раз к нему подходит, – его не видит.

И он ее не видит: тоже ягоды собирает. Нагнет лапой куст – и себе в рот.

“Вот сейчас, – думает Зинька, – наткнется на него девочка, страшилище это ее и съест! Спасти, спасти ее надо!”

И закричала с дерева по-своему, по-синичьему:

– Зинь-зинь-вень! Девочка, девочка! Тут медведь. Убегай!

Девочка и внимания на нее не обратила: ни слова не поняла.

А медведь-страшилище понял: разом поднялся на дыбы, оглядывается: где девочка?

“Ну, – решила Зинька, – пропала маленькая!”

А медведь увидел девочку, опустился на все четыре лапы – да как кинется от нее наутек через кусты!

Вот удивилась Зинька:

“Хотела девочку от медведя спасти, а спасла медведя от девочки! Такое страшилище, а маленького человечка боится!”

С тех пор, встречая ребят в лесу, синичка пела им звонкую песенку:

Зинь-зань-ле! Зань-зинь-ле!

Кто пораньше встает,

Тот грибы себе берет,

А сонливый да ленивый

Идут после за крапивой.

Эта маленькая девочка, от которой убежал медведь, всегда приходила в лес первая и уходила из лесу с полной корзинкой.

Август.

– После июля, – сказал Старый Воробей, – идет август. Третий – и, заметь себе это, – последний месяц лета.

– Август, – повторила Зинька.

И принялась думать, что ей в этом месяце делать.

Ну, да ведь она была синичка, а синички долго на одном месте усидеть не могут. Им бы все порхать да скакать, по веткам лазать то вверх, то вниз головой.

Много так не надумаешь.

Пожила немножко в городе – скучно. И сама не заметила, как опять очутилась в лесу.

Очутилась в лесу и удивляется: что там со всеми птицами сделалось?

Только что все гнали ее, близко к себе и к своим птенцам не подпускали, а теперь только и слышит: “Зинька, лети к нам!”, “Зинька, сюда!”, “Зинька, полетай с нами!”, “Зинька, Зинька, Зинька!”.

Смотрит – все гнезда пустые, все дупла свободные, все птенцы выросли и летать научились. Дети и родители все вместе живут, так выводками и летают, а уж на месте никто не сидит, и гнезда им больше не нужны. И гостье все рады: веселей в компании-то кочевать.

Зинька то к одним пристанет, то к другим; один день с хохлатыми синичками проведет, другой – с гаечками-пухлячками. Беззаботно живет: тепло, светло, еды сколько хочешь.

И вот удивилась Зинька, когда белку встретила и разговарилась с ней.

Смотрит – белка с дерева на землю спустилась и что-то ищет там в траве. Нашла гриб, схватила его в зубы – и марш с ним назад на дерево. Нашла там сучочек острый, ткнула на него гриб, а есть не есть его: поскакала дальше. И опять на землю – грибы искать.

Зинька подлетела к ней и спрашивает:

– Что ты, белочка, делаешь? Зачем не ешь грибы, а на сучки их накалываешь?

– Как зачем? – отвечает белка. – Впрок собираю, сушу в запас. Зима придет – пропадешь без запаса.

Стала тут Зинька примечать: не только белки – многие зверюшки запасы себе собирают. Мышки, полевки, хомяки с поля зерна за щеками таскают в свои норки, набивают там свои кладовочки. Начала и Зинька кое-что припрятывать на черный день; найдет вкусные семечки, поклюет их, а что лишнее – сунет куда-нибудь в кору, в щелочку.

Соловей это увидел и смеется:

– Ты что же, синичка, на всю долгую зиму хочешь запасы сделать? Этак тебе тоже нору копать впору.

Зинька смутилась.

– А ты как же, – спрашивает, – зимой думаешь?

– Фьють! – свистнул соловей. – Придет осень, – я отсюда улечу. Далеко-далеко улечу, туда, где и зимой тепло и розы цветут. Там сытно, как здесь летом.

– Да ведь ты соловей, – говорит Зинька, – тебе что: сегодня здесь спел, а завтра – там. А я синичка. Я где родилась, там всю жизнь и проживу.

А про себя подумала:

“Пора, пора мне о своем домке подумать! Вот уж и люди в поле вышли, убирают хлеб, увозят с поля. Кончается лето, кончается…”

Сентябрь.

– А теперь какой месяц будет? – спросила Зинька у Старого Воробья.

– Теперь будет сентябрь, – сказал Старый Воробей. – Первый месяц осени.

И правда: уже не так стало жечь солнце, дни стали заметно короче, ночи – длиннее, и все чаще стали лить дожди.

Первым делом осень пришла в поле. Зинька видела, как день за днем люди свозили хлеб с поля в деревню, из деревни – в город. Скоро совсем опустело поле, и ветер гулял в нем на просторе. Потом раз вечером ветер улегся, тучи разошлись с неба. Утром Зинька не узнала поля: все оно было в серебре, и тонкие-тонкие серебряные ниточки плыли над ним по воздуху. Одна такая ниточка, с крошечным шариком на конце, опустилась на куст рядом с Зинькой. Шарик оказался паучком, и синичка, недолго думая, клюнула его и проглотила. Очень вкусно! Только нос весь в паутине.

А серебряные нити-паутинки тихонько плыли над полем, опускались на жнитво, на кусты, на лес: молодые паучки рассеялись так по всей земле. Покинув свою летательную паутинку, паучки отыскивали себе щелочку в коре или норку в земле и прятались в нее до весны.

В лесу уже начал желтеть, краснеть, буреть лист. Уже птичьи семьи-выводки собирались в стайки, стайки – в стаи. Кочевали все шире по лесу: готовились в отлет.

То и дело откуда-то неожиданно появлялись стаи совсем незнакомых Зиньке птиц – долгоногих пестрых куликов, невиданных уток. Они останавливались на речке, на болотах; день покормятся, отдохнут, а ночью летят дальше – в ту сторону, где солнце бывает в полдень. Это пролетали с дадекого севера стаи болотных и водяных птиц.

Раз Зинька повстречала в кустах среди поля веселую стайку таких же, как она сама, синиц: белощекие, с желтой грудкой и длинным черным галстуком до самого хвостика. Стайка перелетела полем из леска в лесок.

Не успела Зинька познакомиться с ними, как из-под кустов с шумом и криком взлетел большой выводок полевых куропаток. Раздался короткий страшный гром – и синичка, сидевшая рядом с Зинькой, не пискнув, свалилась на землю. А дальше две куропатки, перевернувшись в воздухе через голову, замертво ударились о землю.

Зинька до того перепугалась, что осталась сидеть, где сидела, ни жива ни мертва.

Когда она пришла в себя, около нее никого не было – ни куропаток, ни синиц.

Подошел бородатый человек с ружьем, поднял двух убитых куропаток и громко крикнул:

– Ау! Манюня!

С опушки леса ответил ему тоненький голосок, и скоро к бородатому подбежала маленькая девочка. Зинька узнала ее: та самая, что напугала в малиннике медведя. Сейчас у нее была в руках полная корзинка грибов.

Пробегая мимо куста, она увидела на земле упавшую с ветки синичку, остановилась, наклонилась, взяла ее в руки. Зинька сидела в кусту не шевелясь.

Девочка что-то сказала отцу, отец дал ей фляжку, и Манюня спрыснула из нее водой синичку. Синичка открыла глаза, вдруг вспорхнула – и забилась в куст рядом с Зинькой.

Манюня весело засмеялась и вприпрыжку побежала за уходившим отцом.

Октябрь.

– Скорей, скорей! – торопила Зинька Старого Воробья. – Скажи мне, какой наступает месяц, и я полечу назад в лес: там у меня больной товарищ.

И она рассказала Старому Воробью, как бородатый охотник сшиб с ветки сидевшую рядом с ней синичку, а девочка Манюня спрыснула водой и оживила ее.

Узнав, что новый месяц, второй месяц осени, называется октябрь, Зинька живо вернулась в лес.

Ее товарища звали Зинзивер. После удара дробинкой крылышки и лапки еще плохо повиновались ему. Он с трудом долетел до опушки. Тут Зинька отыскала ему хорошенькое дуплишко и стала таскать туда для него червячков-гусениц, как для маленького. А он был совсем не маленький: ему было уже два года, и, значит, он был на целый год старше Зиньки.

Через несколько дней он совсем поправился. Стайка, с которой он летал, куда-то исчезла, и Зинзивер остался жить с Зинькой. Они очень подружились.

А осень пришла уже и в лес. Сперва, когда все листья раскрасились в яркие цвета, он был очень красив. Потом подули сердитые ветры. Они сдирали желтые, красные, бурые листья с веток, носили их по воздуху и швыряли на землю.

Скоро лес поредел, ветки обнажились, а земля под ними покрылась разноцветными листьями. Прилетели с далекого севера, из тундр, последние стаи болотных птиц. Теперь каждый день прибывали новые гости из северных лесов: там уже начиналась зима.

Не все и в октябре дули сердитые ветры, не все лили дожди: выдавались и погожие, сухие и ясные дни. Нежаркое солнышко светило приветливо, прощаясь с засыпающим лесом. Потемневшие на земле листья тогда высыхали, становились жесткими и хрупкими. Еще кое-где из-под них выглядывали грибы – грузди, маслята.

Но хорошую девочку Манюню Зинька и Зинзивер больше уж не встречали в лесу.

Синички любили спускаться на землю, прыгать по листьям – искать улиток на грибах. Раз они подскочили так к маленькому грибу, который рос между корнями белого березового пня. Вдруг по другую сторону пня выскочил серый, с белыми пятнами зверь.

Зинька пустилась было наутек, а Зинзивер рассердился и крикнул:

– Пинь-пинь-черр! Ты кто такой?

Он был очень храбрый и улетал от врага, только когда враг на него кидался.

– Фу! – сказал серый пятнистый зверь, кося глазами и весь дрожа. Как вы с Зинькой меня напугали! Нельзя же так топать по сухим, хрустким листьям! Я думал, что лиса бежит или волк. Я же заяц, беляк я.

– Неправда! – крикнула ему с дерева Зинька. – Беляк летом серый, зимой белый, я знаю. А ты какой-то полубелый.

– Так ведь сейчас ни лето, ни зима. И я ни серый, ни белый. – И заяц захныкал: – Вот сижу у березового пенька, дрожу, шевельнуться боюсь. Снегу еще нет, а у меня уже клочья белой шерсти лезут. Земля черная. Побегу по ней днем – сейчас меня все увидят. И так ужасно хрустят сухие листья! Как тихонько ни крадись, прямо гром из-под ног.

– Видишь, какой он трус, – сказал Зинзивер Зиньке. – А ты его испугалась. Он нам не враг.

Ноябрь.

Враг – и старшный враг – появился в лесу в следующем месяце. Старый Воробей назвал этот месяц ноябрем и сказал, что это третий и последний месяц осени.

Враг был очень страшный, потому что он был невидимка. В лесу стали пропадать и маленькие птички и большие, и мыши, и зайцы. Только зазевается зверек, только отстанет от стаи птица – все равно ночью, днем ли, – глядь, их уж и в живых нет.

Никто не знал, кто этот таинственный разбойник:, зверь ли, птица или человек? Но все боялись его, и у всех лесных взерей и птиц только и было разговору, что о нем. Все ждали первого снега, чтобы по следам около растерзанной жертвы опознать убийцу.

Первый снег выпал однажды вечером. А на утро следующего дня в лесу не досчитались одного зайчонка.

Нашли его лапку. Тут же, на подтаявшем уже снегу, были следы больших, страшных когтей. Это могли быть когти зверя, могли быть когти и крупной хищной птицы. А больше ничего не оставил убийца: ни пера, ни шерстинки своей.

– Я боюсь, – сказала Зинька Зинзиверу. – Ох, как я боюсь! Давай улетим скорей из лесу, от этого ужасного разбойника-невидимки.

Они полетели на реку. Там были старые дуплистые ивы-ракиты, где они могли найти себе приют.

– Знаешь, – говорила Зинька, – тут место открытое. Если и сюда придет страшный разбойник, он тут не может подкрасться так незаметно, как в темном лесу. Мы его увидим издали и спрячемся от него.

И они поселились за речкой.

Осень пришла уже и на реку. Ивы-ракиты облетели, трава побурела и поникла. Снег выпадал и таял. Речка еще бежала, но по утрам на ней был ледок. И с каждым морозцем он рос. Не было по берегам и куликов. Оставались еще только утки. Они крякали, что останутся тут на всю зиму, если река вся не покроется льдом. А снег падал и падал – и больше уж не таял.

Только было синички зажили спокойно, вдруг опять тревога:, ночью неизвестно куда исчезла утка, спавшая на том берегу, – на краю своей стаи.

– Это он, – говорила, дрожа, Зинька. – Это невидимка. Он всюду: и в лесу, и в поле, и здесь, на реке.

– Невидимок не бывает, – говорил Зинзивер. – Я выслежу его, вот постой!

И он целыми днями вертелся среди голых веток на верхушках старых ив-ракит: высматривал с вышки таинственного врага. Но так ничего и не заметил подозрительного.

И вот вдруг – в последний день месяца – стала река. Лед разом покрыл ее – и больше уж не растаял.

Утки улетели еще ночью.

Тут Зиньке удалось наконец уговорить Зинзивера покинуть речку: ведь теперь враг мог легко перейти к ним по льду. И все равно Зиньке надо было в город: узнать у Старого Воробья, как называется новый месяц.

 

Декабрь.

Полетели синички в город.

И никто, даже Старый Воробей, не мог им объяснить, кто этот невидимый страшный разбойник, от которого нет спасенья ни днем, ни чночью, ни большим, ни маленьким.

– Но успокойтесь, – сказал Старый Воробей. – Здесь, в городе, никакой невидимка не страшен: если даже он посмеет явиться сюда, люди сейчас же застрелят его. Оставайтесь жить с нами в городе. Вот уже начался месяц декабрь – хвостик года. Пришла зима. И в поле, и на речке, и в лесу теперь голодно и страшно. А у людей всегда найдется для нас, мелких пташек, и приют и еда.

Конечно, Зинька с радостью согласилась поселиться в городе и уговорила Зинзивера. Сперва он, правда, не соглашался, хорохорился, кричал:

– Пинь-пинь-черр! Никого не боюсь! Разыщу невидимку!

Но Зинька ему сказала:

– Не в том дело, а вот в чем: скоро будет Новый год. Солнышко опять начнет выглядывать, все будут радоваться ему. А спеть ему первую весеннюю песенку тут, в городе, никто не сможет: воробьи умеют только чирикать, вороны только каркают, а галки – галдят. В прошлом году первую весеннюю песенку солнцу спела тут я. А теперь ее должен спеть ты.

Зинзивер как крикнет:

– Пинь-пинь-черр! Ты права. Это я могу. Голос у меня сильный, звонкий, – на весь город хватит. Остаемся тут!

Стали они искать себе помещение. Но это оказалось очень трудно.

В городе не то что в лесу: тут и зимой все дупла, скворешни, гнезда, даже щели за окнами и под крышами заняты. В том воробьином гнездышке за оконницей, где встретила елку Зинька в прошлом году, теперь жило целое семейство молодых воробьев.

Но и тут Зиньке помог Старый Воробей. Он сказал ей:

– Слетайте-ка вон в тот домик, вон – с красной крышей и садиком. Там я видел девочку, которая все что-то ковыряла долотом в полене. Уж не готовит ли она вам – синичкам – хорошенькую дуплянку?

Зинька и Зинзивер сейчас же полетели к домику с красной крышей. И кого же они первым делом увидели в саду, на дереве? Того страшного бородатого охотника, который чуть насмерть не застрелил Зинзивера.

Охотник одной рукой прижимал дуплянку к дереву, а в другой держал молоток и гвозди. Он наклонился вниз и крикнул:

– Так, что ли?

И снизу, с земли, ему ответила тоненьким голоском Манюня:

– Так, хорошо!

И бородатый охотник большими гвоздями крепко прибил дуплянку к стволу, а потом слез с дерева.

Зинька и Зинзивер сейчас же заглянули в дуплянку и решили, что лучшей квартиры они никогда и не видели: Манюня выдолбила в полене уютное глубокое дуплишко и даже положила в него мягкого, теплого пера, пуха и шерсти.

Месяц пролетел незаметно; никто не беспокоил тут синичек, а Манюня каждое утро приносила им еду на столик, нарочно приделанный к ветке.

А под самый Новый год случилось еще одно – последнее в этом году важное событие: Манюнин отец, который иногда уезжал за город на охоту, привез невиданную птицу, посмотреть на которую сбежались все соседи.

То была большущая белоснежная сова, – до того белоснежная, что когда охотник бросил ее на снег, сову только с большим трудом можно было разглядеть.

– Это злая зимняя гостья у нас, – объяснял отец Манюне и соседям: полярная сова. Она одинаково хорошо видит и днем и ночью. И от ее когтей нет спасенья ни мыши, ни куропатке, ни зайцу на земле, ни белке на дереве. Летает она совсем бесшумно, а как ее трудно заметить, когда кругом снег, сами видите.

Конечно, ни Зинька, ни Зинзивер ни слова не поняли из объхяснения бородатого охотника. Но оба они отлично поняли, кого убил охотник. И Зинзивер так громко крикнул: “Пинь-пинь-черр! Невидимка!” – что сейчас же со всех крыш и дворов слетелись все городские воробьи, вороны, галки посмотреть на чудовище.

А вечером у Манюни была елка, дети кричали и топали, но синички нисколько на них за это не сердились. Теперь они знали, что с елкой, украшенной огнями, снегом и игрушками, приходит Новый год, а с Новым годом возвращается к нам солнце и приносит много новых радостей.

Просочилась в берлогу Вода – Медведю штаны промочила.

– Чтоб ты, слякоть, пересохла совсем! – заругался Медведь. – Вот я тебя сейчас.

Испугалась Вода, зажурчала тихим голосом:

– Не я, Медведушка, виновата. Снег во всём виноват. Начал таять. Воду пустил. А моё дело водяное – теку под уклон.

– А, так это Снег виноват? Вот я его сейчас! – взревел Медведь.

Побелел Снег, испугался.

Заскрипел с перепугу:

– Не я виноват, Медведь. Солнце виновато. Так припекло, так прижгло – растаешь тут!

– Ах, так это Солнце мне штаны намочило! – рявкнул Медведь. – Вот я его сейчас!

А что «сейчас»? Солнце ни зубами не схватить, ни лапой не достать.

Сияет себе. Снег топит, воду в берлогу гонит. Медведю штаны мочит.

Делать нечего – убрался Медведь из берлоги. Поворчал, поворчал да и покосолапил. Штаны сушить. Весну встречать.

Королевская дворняжка

В одном городе, на одной улице, в одном доме, в квартире № 66 жила-была маленькая, но очень умная собачка Соня.

У Сони были черные блестящие глаза и длинные, как у принцессы, ресницы и еще аккуратный хвостик, которым она обмахивалась как веером.

А еще у нее был хозяин, которого звали Иван Иваныч Королёв.

Поэтому живший в соседней квартире поэт Тим Собакин и прозвал ее королевской дворняжкой.

А остальные подумали, что это такая порода.

И собачка Соня тоже так подумала.

И другие собаки так подумали.

И даже Иван Иваныч Королев тоже так подумал. Хотя знал свою фамилию лучше остальных.

Каждый день Иван Иваныч уходил на работу, а собачка Соня сидела одна в своей шестьдесят шестой королевской квартире и ужасно скучала.

Наверное поэтому с ней и случались всякие интересные вещи.

Ведь когда становится очень скучно, всегда хочется сделать что-нибудь интересное.

А когда хочешь сделать что-нибудь интересное, что-нибудь обязательно да получится.

А когда что-нибудь получается, всегда начинаешь думать: как же это получилось?

А когда начинаешь думать, почему-то становишься умнее.

А почему — никому не известно.

Поэтому собачка Соня и была очень умной собачкой

Кто сделал лужу?

Когда маленькая собачка Соня еще не была умной собачкой Соней, а была маленьким умным щенком, она часто писала в коридоре.

Хозяин Иван Иваныч очень сердился, тыкал Соню носом в лужу и говорил:

— Кто сделал лужу? Это кто сделал лужу? Воспитанные собаки, — добавлял он при этом, — должны терпеть и не делать луж в квартире!

Собачке Соне это, конечно, ужасно не нравилось. И вместо того чтобы терпеть, она старалась незаметно делать это дело на ковре, потому что на ковре луж не остаётся.

Но однажды они вышли гулять на улицу, и маленькая Соня увидела перед подъездом огромную лужу.

«Кто сделал такую огромную лужу?» — удивилась Соня.

А за ней она увидела вторую лужу, еще больше первой. А за ней третью…

«Это, наверное, слон! — догадалась умная собачка Соня. — Сколько же он терпел!» — подумала она с уважением…

И с тех пор перестала писать в квартире.

«Здравствуйте, спасибо и до свидания!»

Как-то на лестнице маленькую собачку Соню остановила пожилая незнакомая такса.

— Все воспитанные собачки, — строго сказала такса, — при встрече должны здороваться. Здороваться — это значит говорить «здравствуйте», «привет» или «добрый день» — и вилять хвостиком!

— Здравствуйте! — сказала Соня, которой, конечно, очень хотелось быть воспитанной собачкой, и, вильнув хвостиком, побежала дальше.

Но не успела она добежать и до середины таксы, оказавшейся невероятно длинной, как её снова окликнули.

— Все воспитанные собачки, — произнесла такса, — должны быть вежливыми и, если им дают косточку, конфетку или полезный совет, говорить «спасибо»!

— Спасибо! — сказала Соня, которой, конечно же, очень хотелось быть вежливой и воспитанной собачкой, и побежала дальше.

Но только она добежала до таксиного хвоста, как сзади послышалось:

— Все воспитанные собачки должны знать правила хорошего тона и при прощании говорить «до свидания»!

— До свидания! — крикнула Соня и, довольная тем, что знает теперь правила хорошего тона, бросилась догонять хозяина.

С этого дня собачка Соня стала ужасно вежливой и, пробегая мимо незнакомых собак, всегда говорила:

— Здравствуйте, спасибо и до свидания!

Жаль, что собаки ей попадались самые обыкновенные. И многие кончались раньше, чем она успевала всё сказать.

Что лучше?

Собачка Соня сидела возле детской площадки и думала, что лучше — быть большой или маленькой?…

«С одной стороны, — думала собачка Соня, — большой быть значительно лучше: и кошки тебя боятся, и собаки тебя боятся, и даже прохожие тебя опасаются… Но с другой стороны, — думала Соня, — маленькой тоже быть лучше, потому что никто тебя не боится и не опасается и все с тобой играют. А если ты большой, тебя обязательно водят на поводке и надевают на тебя намордник…»

Как раз в это время мимо площадки проходил огромный и злющий бульдог Макс.

— Скажите, — вежливо спросила его Соня, — а это очень неприятно, когда на вас надевают намордник?

Макса этот вопрос почему-то страшно разозлил. Он зарычал, рванулся с поводка и, опрокинув хозяйку, погнался за Соней.

«Ой-ой-ой! — думала собачка Соня, слыша за спиной грозное сопение. Всё-таки большой быть лучше!…»

К счастью, по дороге им встретился детский сад. Соня увидела дыру в заборе и быстро юркнула в неё.

Бульдог же никак не мог пролезть в дыру — и только громко пыхтел с той стороны как паровоз…

«Всё-таки хорошо быть маленькой, — подумала собачка Соня. — Если бы я была большой, я бы ни за что не проскочила в такую маленькую щель…

Но если бы я была большой, — подумала она, — зачем бы я вообще полезла сюда?…»

Но так как Соня была маленькой собачкой, то она всё-таки решила, что лучше быть маленькой.

А большие собаки пусть решают сами!

Как Соня научилась разговаривать

Как-то собачка Соня сидела у телевизора, смотрела свою любимую передачу «В мире животных» и думала.

«Интересно, — думала она, — почему люди умеют разговаривать, а животные — нет?»

И вдруг ее осенило!

«А ведь телевизор тоже разговаривает, — подумала Соня, — когда его включают в розетку… Значит, — подумала умная Соня, — если меня включить в розетку, я тоже научусь разговаривать!»

Взяла собачка Соня и сунула хвост в розетку. А там кто-то как вцепится в него зубами!

— Ай-ай-ай! — закричала Соня. — Отпустите! Больно! — И, выдернув хвост, отскочила от розетки.

Тут из кухни прибежал удивлённый хозяин.

— Ну и ну! — сказал он. И погладив дрожащую Соню, добавил: Глупенькая, ведь там же электрический ток. Будь осторожней!

«Интересно, какой он из себя, этот электрический ток? — думала собачка Соня, с опаской поглядывая на розетку. — Маленький, а какой злой… Хорошо бы его приручить!»

Она принесла из кухни косточку и положила ее перед розеткой.

«Может быть, он не ест косточек или не хочет, чтобы его видели?» подумала Соня.

Она положила рядом с косточкой шоколадную конфетку и ушла гулять. Но когда она вернулась, все оказалось нетронутым.

«Этот электрический ток не ест вкусных косточек!… Этот электрический ток не ест шоколадных конфеток!… Странный он какой-то!!!» — подумала умная собачка Соня.

И с этого дня решила держаться от розетки подальше.

Как собачка Соня нюхала цветы

Больше всего на свете собачка Соня любила нюхать цветы. Цветы были такие душистые и так приятно щекотали в носу, что, понюхав их, Соня сразу же начинала чихать. Чихала она прямо в цветы, отчего они пахли и щекотали еще сильнее, а собачка Соня чихала еще сильнее… и так продолжалось до тех пор, пока у Сони не начинала кружиться голова или не облетали все цветы.

— Ну вот, — сердился Иван Иваныч. — Опять распотрошила весь букет!

Соня с грустью смотрела на осыпавшиеся лепестки, тяжело вздыхала… Но ничего поделать с собой не могла.

К разным цветам Соня относилась по-разному. Кактусы, например, она не любила. Потому что хотя они и не облетают, но, когда чихаешь в кактусы, они больно вонзаются в нос. Очень нравились ей сирень, пионы и георгины.

Больше же всего собачка Соня любила чихать на одуванчики. Набрав их побольше, она усаживалась где-нибудь на скамейке — и пушинки летели по двору как снег.

Это было необыкновенно красиво: лето на дворе — и снег идет!

И становилось на улице вроде бы даже немного прохладнее!

И Иван Иваныч сразу же загонял Соню домой, боясь, что она простудится.

Он вообще мало чего понимал в красоте.

И цветы домой приносил редко.

К счастью, перед домом, прямо напротив их окна, была разбита большая клумба пионов. И собачка Соня частенько забиралась в нее с головой — и чихала в свое удовольствие. Но однажды ее подкараулил дворник Седов…

— Ага! — закричал он. — Так вот кто портит мои пионы! — И долго гонялся за собачкой Соней с метлой.

Соня пожаловалась Ивану Иванычу, но тот и не подумал заступиться за нее.

— И вообще, — сказал он, — мне не очень нравится, когда ко мне приходят гости, а ты начинаешь чихать в их цветы. Воспитанные собачки так не делают! Чихать нужно не в цветы, а в носовой платок!

Собачка Соня представила, как она будет глупо выглядеть, сидя в цветах с носовым платком! — но ничего не ответила.

А Иван Иваныч и в самом деле купил ей носовой платок.

И теперь, когда к ним приходили гости, Соне приходилось чихать в этот платок.

Но если дома или на улице поблизости никого не было, собачка Соня чихала не в платок, а в своё удовольствие. Потому что так значительно приятнее!

Бинокль

Как-то днем, когда хозяина не было дома, собачка Соня сидела на подоконнике и рассматривала улицу в бинокль. (Это такая штука, с одной стороны которой всё близко-близко, а с другой — далеко-далеко.)

То, что ей нравилось, Соня рассматривала с близкого конца, а то, что не нравилось, — с далёкого.

Очень ей понравился, например, один прохожий, в сумке у которого лежали сосиски. Сосиски были такие большие и прошли так близко от неё, что у Сони даже слюнки потекли…

Ещё ей понравился киоск с мороженым на углу и большой куст сирени.

А вот дворник Седов, подметавший неподалеку тротуар, Соне не понравился.

Еще больше ей не понравился дворников кот, нахальный и огромный как тиф…

Но умная Соня быстро перевернула бинокль — и дворник оказался размером с кота, а кот — размером с муху.

Затем Соня посмотрела вниз и от испуга чуть не выронила бинокль: земля была далеко внизу — как будто собачка Соня сидела не в квартире, а в космической ракете…

Но умная Соня снова перевернула бинокль — и земля так приблизилась, что до нее можно было лапой достать.

— Пойду-ка я погуляю, — обрадовалась Соня. Шагнула… и полетела с третьего этажа — прямо на клумбу с пионами.

«Странно, — подумала Соня, вылезая из клумбы. — Наверно, когда я падала, он перевернулся…»

Соня снова посмотрела в бинокль — и в двух шагах от себя увидела огромного дворника Седова, замахивающегося на нее огромной метлой…

— Ай-ай-ай! — закричала Соня и бросилась наутёк.

Прибежав домой, она повесила бинокль на стену и больше не брала.

«Слишком опасная это вещь, — думала собачка Соня. — С какой стороны ни посмотришь — одни неприятности!»

Мухи

По комнате летали большие наглые мухи и никак не давали собачке Соне уснуть. Соня отмахивалась от них и лязгала зубами, но мухи не отставали.

— Ну погодите! — пригрозила им Соня. Она отправилась в прихожую и сняла с гвоздя мухобойку. (Это такая палка с пришлёпкой, которой наказывают мух.)

Соня решила начать с кухни. Большая толстая муха сидела и почесывалась на стакане.

— Р-раз! — сказала собачка Соня. И толстая муха со звоном упала на пол.

Вторая муха разгуливала по сахарнице.

— Дв-ва! — сказала Соня. И муха вместе с сахарницей свалились под стол.

Третья муха сидела на портрете дедушки (не Сон иного, конечно, дедушки, а Иван Иваныча, но Соне это тоже не понравилось).

— Тр-ри! — сказала собачка Соня.

Потом Соня сказала «Четыре!»

Потом — «Пять!»

Когда Соня сказала «Шесть!», с работы пришел хозяин.

— Это что такое? — удивился он, увидев разбитый стакан.

— Муха, — сказала собачка Соня.

— А это? — показал он на сахарницу.

— Тоже муха, — сказала Соня.

— И это тоже муха? — спросил Иван Иваныч, поднимая упавшего дедушку.

— И я немножко, — созналась собачка Соня из-под дивана.

— Ну вот и убирай всё вместе с мухами! — Иван Иваныч принёс из ванной швабру (это такая штука, которой выметают из-под дивана мусор и маленьких собачек) — и ушел гулять один.

«Несправедливо все-таки получается, — думала Соня, подметая пол. Мух вон сколько… а убирать всё мне одной!»

Как Соня поймала эхо

Однажды собачка Соня решила поймать Эхо. Эхо — это такой зверь, или птица, или ещё кто-нибудь, с которым можно разговаривать, когда целый день сидишь одна в квартире. Ему скажешь «Гав-гав!» — и оно тебе «Гав-гав!».

Это — маленькое Эхо. А большое то, которое в лесу живет, «Гав-гав-гав-гав!» отвечает.

Но Соня и не мечтала о большом. Во-первых, квартира у них была маленькая, и хозяин мог не разрешить Соне держать большое Эхо. А во-вторых, оно могло оказаться больше маленькой Сони — и тогда уж не Соня поймала бы Эхо, а Эхо утащило бы Соню в лес.

Поэтому Соня на большое Эхо не рассчитывала, а рассчитывала на маленькое — то, которое жило во дворе.

Только где во дворе жило это Эхо, Соня не знала. Иногда оно отзывалось из-под арки, иногда — откуда-нибудь из-под соседнего дома. Но стоило Соне броситься к нему, как оно оказывалось уже на другом конце двора. Соня — обратно, а оно на прежнем месте сидит.

Но однажды, выйдя во двор, Соня увидела на тротуаре какой-то черный люк.

— Как же я сразу не догадалась! — обрадовалась она и побежала домой за специально приготовленным для Эхо мешком.

— Эй! — крикнула Соня, заглядывая в люк.

— Эй! — отозвалось из темноты Эхо.

— Что ты там делаешь? — спросила Соня.

— Живу я здесь! — ответило Эхо.

— Выходи! — крикнула Соня.

— Это зачем? — насторожилось Эхо.

— Поговорить надо! — схитрила Соня.

— Некогда мне! — грубо ответило Эхо. — И так без обеда сижу!

«Ага! — подумала Соня. — На это я тебя и поймаю…»

— А колбаски не хочешь? — спросила она.

— Ну давай! — немного подумав, согласилось эхо.

— Там, в мешке лежит! — крикнула Соня и стала спускать мешок в люк.

Почувствовав, что Эхо попалось, Соня изо всей силы дёрнула веревку и, затянув мешок, стала тащить его наверх.

Эхо оказалось на редкость тяжёлым.

Наконец мешок показался из темноты. А за ним…

Соня увидела две огромные лапы в брезентовых рукавицах. Она в ужасе бросила верёвку и пустилась наутёк.

Оглянувшись у подъезда, она увидела, что на краю люка сидело большое и черное Эхо с мешком на голове и махало ей вслед кулаком.

Но что это было — зверь, или птица, или ещё кто-нибудь — Соня так и не поняла.

Косточка

Как-то вечером Соня сидела на балконе и ела вишни.

«Года через два, — думала собачка Соня, сплевывая косточки вниз, здесь вырастет вишнёвая роща, и я буду срывать вишни прямо с балкона…»

Но тут одна косточка случайно залетела за шиворот одному прохожему.

— Это что такое?! — рассердился прохожий и посмотрел наверх.

— Ой! — испугалась Соня и спряталась за ящик с рассадой.

Соня сидела за ящиком и ждала. Но прохожий не уходил и тоже чего-то ждал.

«Наверное, ему хочется вишенки, — догадалась умная Соня. — Мне бы тоже было обидно, если бы кто-нибудь ел вишни, а мне бросал косточки…»

И незаметно бросила вниз целую горсть вишен.

Прохожий поднял ягоды, но есть почему-то не стал — а стал ругаться.

«Наверное, ему мало», — подумала Соня. И бросила вниз всю миску.

Прохожий схватил миску и убежал.

«Фу, невоспитанный какой, — подумала собачка Соня. — Даже спасибо не сказал!»

Но через минуту прохожий вернулся. А за ним пришёл ещё милиционер. А затем около них остановился ещё один прохожий и, узнав, что здесь бросают вишни, тоже задрал голову и тоже стал ждать…

«Что же они думают, что у меня их целый мешок?» — рассердилась Соня и ушла с балкона.

Она сидела на кухне, продолжала есть вишни и думала о своей вишнёвой роще. Но косточки теперь сплевывала на блюдце.

«Ведь, если подумать, — размышляла умная собачка Соня, — всё и началось-то с одной косточки!»

Соня и самовар

Однажды собачка Соня решила попить чаю с вареньем. Она наложила своего любимого вишнёвого варенья в блюдечко, включила самовар, села и стала ждать, когда закипит вода.

Сидела она, сидела, ждала-ждала. Потом поглядела на самовар — и вдруг увидела себя в самоваре!…

«Ой-ой! — подумала собачка Соня. — Как же это я в самовар попала?»

Сидит она в самоваре, глядит на себя и ничего понять не может: лапы у нее распухли, лицо вытянулось, а уши — как два больших лопуха…

— Ой-ой-ой! — догадалась собачка Соня. — Наверное, я обварилась в самоваре!

Тут вода начала кипеть, и из самовара повалил пар…

— Ой-ой-ой-ой! — испуганно закричала Соня. — Я же могу свариться!

И что было силы прыгнула из самовара!

Она задела шнур, самовар повалился — и из него хлынула горячая вода…

Но Соня уже успела отскочить в сторону.

«Хорошо, что я вовремя догадалась выпрыгнуть, — дуя на ошпаренный хвостик, думала умная собачка Соня. — А то бы и не заметила, как сварилась!»

Пятно

Однажды Соня ела из банки вишнёвое варенье и капнула на чистую белую скатерть.

«Ой-ой-ой!» — испугалась она, потому что хозяин терпеть не мог пятен и страшно сердился, когда Соня садилась с немытыми лапами на стол или прыгала на его светлые брюки.

«Что теперь будет!» — подумала Соня, разглядывая яркое вишнёвое пятно.

Она попробовала слизнуть пятно. Но пятно не слизнулось, а, наоборот, почему-то стало больше.

Соня принялась лизать дальше: лизала — лизала — лизала — лизала…

Но чем больше она лизала, тем больше пятно росло — и скоро из маленького аккуратного пятнышка превратилось в огромное, величиной с тарелку, пятнище…

«Еще немного, — в отчаянии подумала Соня, и будет одно сплошное пятно!»

И тут ей в голову пришла гениальная идея.

Собачка Соня вылила на стол остатки варенья и принялась их размазывать.

«Никакого вишнёвого пятна не будет! А будет прекрасная вишнёвая скатерть без единого пятнышка!» — думала умная собачка Соня, размазывая и разлизывая варенье по всей скатерти.

Когда все было разлизано, Соня уселась полюбоваться своей работой и вдруг с ужасом обнаружила, что под банкой осталось пятно…

Яркое белое пятно на прекрасной вишнёвой скатерти!

Соня заглянула в банку, но варенья там уже не было ни капельки…

Ох, как ругался Иван Иваныч, увидев это пятно, хотя было оно вполне белое и чистое.

«А что было бы, — подумала умная собачка Соня, — если бы я оставила то, грязное и некрасивое… Просто страшно подумать!»

Радуга

Был тёплый солнечный денёк. Собачка Соня вышла позагорать на балкон и вдруг сверху что-то закапало…

— Что это? — удивилась Соня.

Она выглянула наружу и увидела маленькую девочку. Сначала девочка тихонько всхлипывала, потом начала плакать всё сильней и сильней и, наконец, зарыдала как маленькая тучка.

«Ой-ой!» — растерялась собачка Соня, не зная, что ей делать — за зонтиком бежать или девочку успокаивать?

И тут она увидела, как рядом с девочкой появилась маленькая радуга.

«Ой, как интересно, — подумала умная Соня. — Это же настоящая радуга!»

Тут девочка тоже увидела радугу и так удивилась, что слезы у нее сразу же высохли.

Но только она перестала плакать, как радуга тут же растаяла.

Девочка снова заплакала…

И радуга снова появилась.

Девочка мгновенно перестала плакать — а радуга снова пропала.

Тут уж девочка заревела в полный голос…

«Ой-ой-ой! — расстроилась собачка Соня. — Что же это получается?! Чтобы она не плакала, нужно, чтобы она плакала… А чтобы она плакала, нужно чтобы она не плакала…»

И тут Соне в голову пришла очень умная мысль.

«Нужно сделать искусственную радугу!» — подумала она. И побежала за лейкой с водой…

Девочка сразу же перестала плакать. Радуга получилась такая большая и замечательная, что на улице стали останавливаться прохожие, а из магазина напротив высыпали продавцы.

Пришёл полюбоваться Сониной радугой и совершенно лысый поэт Тим Собакин, и даже угрюмый дворник Седов.

Последней выглянула жившая этажом ниже соседка Пчёлкина, у которой сушилось на балконе белье.

— Это что за безобразие?! — закричала она и так грозно посмотрела наверх… что радуга спряталась и больше не показывалась.

«Почему так в жизни всегда получается, — думала потом собачка Соня, что если всем что-нибудь очень нравится, то кому-нибудь это обязательно не понравится?»

Горчица

Соня сидела перед тарелкой с овсяной кашей и думала о том, как в её жизни мало удовольствий.

«Очень странные эти люди, — думала она. — Картошку, или щи, или кашу едят помногу, а всякие вкусные вещи, например колбаску, варенье или шоколадные конфетки, — помалу.

Это неправильно, — думала умная собачка Соня. — Правильно, это когда наоборот: вкусного — помногу, а невкусного — по чуть-чуть».

Хозяин Иваны Иваныч был такой же, как и все: он бросал в большую миску каши маленький кусочек масла, а на толстый кусок хлеба клал тонюсенький ломтик колбасы.

Соня на его месте делала бы иначе: она клала бы в большую тарелку масла маленький кусочек каши, а колбасу или варенье вообще бы ела без хлеба!

Соня вспоминала все вкусные вещи, которые пробовала в своей жизни, и облизывалась.

«А ведь есть, наверное, и ещё что-нибудь очень-очень вкусное, чего я не пробовала, — подумала вдруг она. Что-нибудь такое, что едят совсем понемножку (ведь чем вкуснее вещь, тем едят её меньше)…»

И тут умная Соня вспомнила: горчица!

— Ах-ах! — обрадовалась она. — Как же я сразу не догадалась!

Иван Иваныч доставал горчицу совсем по чуть-чуть — на самом кончике ножа, затем осторожно намазывал на хлеб — и, зажмурившись, отправлял в рот. Потом он говорил: «А-а-а…» — и, от удовольствия мотая головой, набрасывался на кислые щи и другие невкусные вещи, как будто они были шоколадно-мармеладные.

Соня достала из холодильника зелёную баночку, открутила крышку и, зачерпнув полную большую ложку горчицы, решительно сунула ее в рот.

— А-а-а, — зажмурившись сказала Соня. И тут же почувствовала, что проглотила ежа, ядовитую змею и горячий утюг сразу…

— Ой-ой-ой! — закричала она и принялась носиться по квартире, опрокидывая все на своем пути.

Во рту у неё всё горело и полыхало.

«Может, я превратилась в огнедышащего дракона?» — с ужасом подумала Соня.

Она хотела посмотреть на себя в зеркало, но проносилась мимо с такой быстротой, что успевала заметить в нём только кончик хвоста.

«Надо срочно чем-нибудь затушить!» — догадалась вдруг Соня. И бросилась к тарелке с водой.

Сначала она выпила всю воду. Потом принялась тушить кашей. Потом вчерашней картошкой. Потом она проглотила остатки кислых щей и полбуханки черного хлеба…

Наконец огонь погас.

Высунув распухший язык, Соня сидела перед зеркалом и думала о несчастном Иван Иваныче. Теперь она знала, для чего он ест эту ужасную горчицу.

«После такой гадости, — думала собачка Соня, — и самые кислые в мире щи кажутся вкуснее вишнёвого варенья!»

Как Соня устроила рыбалку

Собачку Соню интересовали самые различные вопросы. Почему, например, сахар — сладкий, а соль — солёная? Или зачем люди ходят на работу? Или где растут сосиски?

Хозяин считал Сонины вопросы глупыми, хотя ни на один из них не мог ответить.

— Глупый вопрос, — говорил он. — Сахар сладкий, потому что это сахар. Понятно?

— А если бы он был солью? — спрашивала Соня.

Иван Иваныч сердился и ничего не отвечал.

Но чем больше он не отвечал, тем больше у Сони появлялось вопросов.

Однажды её вдруг заинтересовало, откуда берётся вода в кране.

— Глупый вопрос, — сказал Иван Иваныч. — Ясно откуда — из трубы.

— А в трубе откуда?

— А в трубе — из реки.

— А в реке?

— В реке — из моря.

— А в море?

— Из океана, откуда же еще.

Соня ясно представила, как вода из океана течёт в море, из моря — в реку, из реки — в трубу, а из трубы — прямо в кран! — и это ей ужасно понравилось.

«Но если вода течёт из реки, — подумала вдруг Соня, а в реке есть рыба, то, значит, она течёт вместе с рыбой…

А раз она течёт вместе с рыбой, — подумала Соня, — то, значит, я могу устроить отличную рыбалку!»

Когда Иван Иваныч ушел на работу, она достала из кладовки сачок, открыла в ванной кран и стала ждать…

«Интересно, кого я поймаю, — думала Соня. Хорошо бы кита!»

Ждала она, ждала, но кит из крана не появлялся…

«Конечно, — подумала Соня, для китов кран слишком узкий. Но уж бычков и килек я наловлю наверняка!»

Но бычки и кильки тоже почему-то не показывались.

«Наверное, они выглядывают из крана, видят, что я здесь, и прячутся обратно. Вот хитрые!» — подумала Соня.

«Ну ничего. Вы хитрые, а я — хитрее!» — Соня заткнула ванну пробкой, чтобы кильки не утекли на второй этаж, накрошила в нее хлеба и отправилась по своим делам.

Минут через десять в ванной послышался страшный шум и плеск.

«Так и есть, кит!» — подумала Соня и, схватив сачок, вбежала в ванную.

Река стремительно лилась через край и разливалась в озеро… Но ни кита, ни самой малюсенькой кильки в ней не оказалось.

Лишь резиновый тапочек Ивана Иваныча одиноко покачивался на волне.

«Куда же подевалась вся рыба? — думала Соня, отжимая половую тряпку. — Не может же быть, чтобы её совсем не осталось. Хоть десять рыбёшек в реке да осталось!…»

Соня представила, как десять рыбёшек плывут по реке, потом вплывают в трубу, потом поднимаются по ней наверх…

«Ах! — догадалась умная Соня. — Ну конечно… они поднимаются наверх, и там их вылавливают! Сначала их вылавливают на двенадцатом этаже, потом на одиннадцатом, потом — на десятом, потом — на девятом… А потом нам на третьем ничего не остаётся!»

Весь день Соня думала о тех жадинах наверху, которые сами вылавливают всю рыбку, а другим ничего не оставляют, — и пришла к выводу, что устраивать рыбалку в квартире бесполезно.

«У них там, наверху, может быть, и рыбалка, — сердито думала она. — А у нас здесь — одно наводнение!»

Обои

Однажды Иван Иваныч решил сделать ремонт. (Ремонт — это когда стулья, шкафы, диваны и другие вещи перетаскивают из комнаты в прихожую, из прихожей — на кухню, потом — обратно в прихожую, потом — снова в комнату… А тебя в это время запирают в ванной, чтобы не мешалась под ногами!)

Иван Иваныч побелил потолок, покрасил подоконники и оклеил комнату новыми салатовыми обоями.

— Вот теперь другое дело, — сказал он, довольно оглядывая комнату.

Но Соне комната решительно не понравилась, особенно — обои.

Старые были значительно лучше. Во-первых, на них были нарисованы жёлтенькие цветочки, которые хотя и не пахли, но разглядывать их было очень интересно. Во-вторых, в нескольких местах обои были порваны, и из них торчали клочки, как будто из стены росли чьи-то уши (Соня потихоньку тянула их, надеясь со временем вытащить оттуда зайца или ослика). И наконец, в углу темнело большое загадочное пятно, похожее на инопланетянина, с которым Соня иногда любила поговорить.

Ничего такого — ни цветочков, ни ушей, ни пятна — на новых обоях не было: сплошная салатовая стена, на которой и разглядывать-то нечего!…

Полдня Соня бродила по комнате, пока ей в голову не пришла отличная идея. Она быстренько достала банку из-под апельсиновых долек, в которой лежали цветные карандаши, и принялась за дело.

На одной стене Соня нарисовала большое-пребольшое море с волнами и чайками, летавшими высоко — под самым потолком.

Из второй стены получился луг, на котором росли цветы, бабочки, божьи коровки и другие насекомые.

С третьей стороны Соне захотелось нарисовать дикий загадочный лес… Но там уже стоял шкаф.

А рисовать на окне было бы совсем глупо: что же это за дикий лес, в котором виден магазин «Продукты», висят красные флаги и который подметает дворник Седов?!

Вздохнув, Соня убрала карандаши. Затем она взяла подушку, села посреди комнаты и представила, что она одна-одна на берегу необитаемого острова…

— Что это такое? — услышала она вдруг знакомый голос — и открыла глаза.

У стены стоял Иван Иваныч и трогал пальцем волну.

— Это — море, — сказала Соня.

— Я тебя спрашиваю, кто тебе разрешил портить обои? — сердито спросил Иван Иваныч. И, не дожидаясь ответа, отправил Соню в угол.

«Почему же «портить»?» — думала собачка Соня, разглядывая рисунки.

Она терпеть не могла стоять в углу. Но в этом углу стоять оказалось очень интересно: с одной стороны виднелся край моря, а с другой — красивый луг с цветами и бабочками…

«Всё-таки не зря я рисовала!» — подумала она.

Через неделю Иван Иваныч снова оклеил комнату новыми обоями. Такими же чистыми и неинтересными.

Но теперь Соня знала, что где-то за ними гудят пчёлы и стрекочут кузнечики, поют птицы и шумит море.

Как Соня училась читать

В квартире у Ивана Иваныча было очень много книг. Двенадцать, или восемнадцать, или целых сто. (Сто — это такая цифра, до которой даже Иван Иваныч редко досчитывал; а Соня умела только до десяти.)

«И чего пылятся!» — подумала однажды Соня и попросила хозяина научить ее читать.

— Хорошо, — сказал Иван Иваныч. — Но для начала ты должна выучить все буквы. В алфавите их тридцать три: А, Б, В, Г, Д, Е и так далее. Понятно?

— Аф! — сказала собачка Соня. — Аф! Баф! Гаф! Даф! Еф! Итакдалееф!…

— Уф! — вздохнул Иван Иваныч, когда Соня наконец выучила все буквы правильно. — А теперь, — сказал он, попробуем читать. Какое слово мы выучим первым?

— Сосиски, — сказала Соня.

— Слово сосиски состоит из семи букв: Сэ, О, Сэ, И, Сэ, Кэ, И. Получается: сосиски.

— А большие сосиски или маленькие? — спросила Соня.

— Это неважно, — сказал хозяин. — Повтори.

— Сэ, О, Сэ, И, Сэ, Кэ, И… Получаются: сосиски, повторила Соня и подумала: «Как же это неважно? Очень даже важно!»

— А вот слово слон, — показал Иван Иваныч. — Состоит из четырех букв: Сэ, Лэ, О, Нэ. Получается: слон.

— Сэ, Лэ, О, Нэ, — повторила Соня и подумала: «Значит, большие. Если слон — всего из четырех букв, а сосиски — из семи… Просто гигантские!»

Соня попыталась представить сосиски из семи букв, но у нее даже не хватило воображения.

— А вот кошка, — продолжал Иван Иваныч. — Состоит из пяти букв: Кэ, О, Шэ, Кэ, А… Повтори.

— Глупость какая! — возмутилась собачка Соня. — Где же это видано, чтобы кошка была больше слона!

— Не кошка больше слона, а слово кошка больше слова слон, — объяснил хозяин.

— Значит, это неправильные слова, — сказала Соня. — Если в кошке пять букв, то в слоне должно быть по крайней мере пятьдесят пять!

— Это как же? — удивился Иван Иваныч.

— А так, — сказала Соня. — Сло-сло-сло-сло-сло-сло-сло-сло-…

— Хватит! — испуганно закричал Иван Иваныч.

Хотя слова и были неправильными, вскоре Соня научилась читать их вполне правильно.

Кроме одного слова. Кошка.

Соня читала вместо этого: Аф! Аф! Аф!

Как Соня потеряла все на свете

Однажды Иван Иваныч пошел в магазин, а Соне велел сидеть и ждать его у входа. Сидела Соня, сидела, ждала, ждала и вдруг подумала:

«Зачем же я его здесь жду? Раз он вошёл через вход, то выйти должен через выход!» — и побежала к выходу.

Сидела она, сидела, ждала, ждала — а хозяин не выходит.

«Конечно, — подумала умная Соня. — Зачем же он пойдет через выход, если оставил меня у входа?» — и побежала обратно ко входу.

Но Ивана Иваныча у входа не было.

«Странно, — подумала умная Соня. — Наверное, он не нашёл меня и пошёл обратно в магазин!» — и побежала в магазин. Она обнюхала все прилавки и облаяла все очереди, но Ивана Иваныча не нашла.

— Понятно, — сказала умная Соня. — Наверное, пока я ищу его здесь, он ищет меня у выхода!

Но у выхода снова никого не оказалось.

«Ой-ой-ой! — подумала Соня. — Кажется, Иван Иваныч потерялся».

Она растерянно огляделась по сторонам и вдруг увидела вывеску «Бюро находок».

— Извините, — обратилась она к старушке, сидевшей за перегородкой. У меня пропал хозяин.

— Хозяев к нам не приносят, — сказала старушка. — Вот чемодан или часы — это другое дело. А вы часы не теряли?

— Нет, — сказала Соня. — У меня их нет.

— Жалко, — сказала старушка. — Если бы у вас были часы и вы бы их потеряли, мы бы их обязательно нашли. А насчёт хозяина — обратитесь в милицию.

Соня вышла из бюро ужасно расстроенная и тут же увидела милиционера: он стоял на перекрёстке и пронзительно свистел в свисток.

— Аф-аф, товарищ сержант, — обратилась к нему Соня, — у меня пропал хозяин.

Милиционер так удивился, что даже перестал свистеть.

— Как имя, отчество, фамилия пропавшего? — спросил он, доставая блокнот.

— Иван Иваныч… — растерялась Соня. — А фамилию я не спрашивала.

— Плохо, — сказал милиционер. — А где живет — знаете?

— Знаю! — обрадовалась Соня. — Мы живем…

И тут Соня поняла, что вместе с хозяином потеряла всё: и квартиру, и дом, и улицу… и всё-всё на свете!

— Не знаю… — сказала она, чуть не плача. Что же мне делать?

— Дайте объявление в вечерней газете, — посоветовал ей милиционер и показал дом, в котором находилась редакция.

— Что вы потеряли? — спросили Соню в окошке с надписью: найду (рядом было ещё три окошка: куплю, продам и потеряю).

— Все — сказала Соня. — Напишите: Маленькая собачка Соня потеряла хозяина Ивана Иваныча вместе с прекрасной однокомнатной квартирой, двенадцатиэтажный кирпичный дом, уютный дворик с цветочной клумбой, детской площадкой, мусорным баком и забором, под которым закопана… Под которым закопана, не пишите. Мало ли кому что в голову взбредёт! — сказала Соня. — А также большую улицу с магазином «Продукты», ларек с мороженым, дворника Седова с…

— Хватит! — сказали в окошке. — На все места не хватит.

Места в газете оказалось очень мало, и объявление получилось совсем коротким:

«Потерялась маленькая собачка Соня. Обещано вознаграждение».

Вечером Иван Иваныч прибежал в редакцию.

— Кому вознаграждение? — спросил он озираясь.

— Мне! — скромно сказала собачка Соня. И получила дома целую банку вишнёвого варенья.

Соня была очень довольна и даже захотела как-нибудь потеряться еще разочек… Но фамилию хозяина и свой адрес она выучила наизусть. Потому что без этого и в самом деле можно потерять всё на свете.

Как Соня превратилась в дерево

Настала осень. Цветы на газоне завяли, кошки попрятались в подвалы, а во дворе появились большие мокрые лужи.

Вместе с погодой испортился и Иван Иваныч. Он рассказывал всем прохожим, что у Сони грязные лапы (из-за чего никто с ней не хотел играть). Мало того, после каждой прогулки он загонял Соню в ванну и мыл её там с шампунем. (Это такая гадость, после которой ужасно щиплет глаза, а изо рта лезет пена.)

А однажды собачка Соня обнаружила, что шкафчик, в котором хранилось варенье, закрыт на ключ. Это так её возмутило, что Соня решила навсегда убежать из дома…

Вечером, когда они гуляли с Иван Иванычем в парке, она убежала в самый дальний конец парка. Но что делать дальше, не знала.

Кругом было холодно и тоскливо.

Соня села под деревом и стала думать.

«Хорошо быть деревом, — думала она. — Деревья — большие и не боятся холода. Если бы я была деревом, я бы тоже жила на улице и ни за что не вернулась домой».

Тут ей на нос свалился мокрый и холодный жук.

— Брр! — вздрогнула Соня и вдруг подумала: «А может, я деревом становлюсь, раз по мне жуки ползают?»

Тут подул ветер… И на голову ей опустился большой кленовый лист. За ним — другой. Третий…

«Так и есть, подумала Соня. — Я начинаю превращаться в дерево!»

Скоро собачка Соня была усыпана листьями как маленький кустик.

Согревшись, она стала мечтать о том, как вырастет большой-пребольшой: как береза, или дуб, или ещё что-нибудь…

«Интересно, каким я деревом вырасту? — думала она. — Хорошо бы, каким-нибудь съедобным: например, яблоней или, лучше, вишней… Буду сама срывать с себя вишни и есть. А захочу — наварю себе целое ведро варенья и тоже буду есть сколько захочу!»

Тут Соня представила, что она — большая красивая вишня, а внизу, под ней стоит маленький Иван Иваныч и говорит.

«Соня, — говорит он, — дай мне немного вишенок». «Не дам, — скажет ему она. — Ты зачем прятал от меня варенье в шкафу?!»

— Со-ня!… Со-ня! — послышалось неподалеку.

«Ага! — подумала Соня. — Вишенки захотелось… Хорошо бы у меня ещё пара веток с сосисками выросла!»

Вскоре между деревьями показался Иван Иваныч. Такой грустный, что Соне даже стало жаль его.

«Интересно, узнает он меня или нет?» — подумала она и вдруг — в двух шагах от себя — увидела противную ворону, подозрительно поглядывавшую в её сторону.

Соня терпеть не могла ворон — и с ужасом представила, как эта ворона сядет к ней на голову или даже совьет на ней гнездо, а после начнет клевать её сосиски.

— Кыш! — замахала ветвями Соня. И из большого вишнёво-сосисочного дерева превратилась в маленькую дрожащую собачку.

За окном падали первые крупные хлопья снега.

Соня лежала, прижавшись к теплой батарее, и думала: о заморозках, объявленных по радио, о кошках, которые любят лазить по стволам, и о том, что деревьям приходится спать стоя… Но все-таки ей почему-то было очень жаль, что она так и не смогла стать настоящим деревом.

В батарее тихонько, по-весеннему журчала вода.

«Наверное, просто погода такая… не сезон, — подумала собачка Соня засыпая. — Ну ничего… подождем до весны!»

А что было потом?

Читать книги Соне очень нравилось. Но очень не нравилось ей, что все книги кончаются одинаково: Конец.

— А что было потом? — спрашивала Соня. — Когда волку распороли брюхо и Красная Шапочка с бабушкой выбрались оттуда живые и невредимые?

— Потом?… — задумывался хозяин. — Наверное, бабушка сшила ей волчью шубу.

— А потом?

— А потом… — морщил Иван Иваныч лоб, — потом на Красной Шапочке женился принц, и они жили долго и счастливо.

— А потом?

— Не знаю. Отстань! — сердился Иван Иваныч. — Ничего потом не было!

Соня обиженно уходила в свой угол и думала.

«Как же так, — думала она. — Не может быть, чтобы потом ничего-ничего не было! Что-нибудь ведь потом да было?!»

Однажды, роясь у Ивана Иваныча в письменном столе (это самое интересное место на свете за исключением холодильника), Соня нашла большую красную папку, на которой было написано:

«Глупая собачка Соня,

или Правила хорошего тона

для маленьких собачек»

— Неужели это про меня? — удивилась она.

— Только почему же — глупая? — обиделась Соня. Она зачеркнула слово глупая, написала — умная — и села читать рассказы.

Последний рассказ почему-то оказался недописанным.

— А что было потом? — спросила Соня, когда Иван Иваныч вернулся домой.

— Потом?… — задумался тот. — Потом собачка Соня заняла первое место на конкурсе «Мисс Дворняжка» и получила золотую шоколадную медаль.

— Это хорошо! — обрадовалась Соня. — А потом?

— А потом у нее появились щенки: два черных, два белых и один рыжий.

— Ой, как интересно! Ну а потом?

— А потом хозяин так разозлился, что она без разрешения лазит в его стол и пристает к нему с глупыми вопросами, что взял большую…

— Нет! — закричала умная собачка Соня. — Не было такого потом. Все. Конец.

— Ну вот и отлично! — сказал довольный Иван Иваныч. И придвинувшись к письменному столу, закончил последний рассказ так:

— Ну вот и отлично! — сказал довольный Иван Иваныч. И придвинувшись к письменному столу, закончил последний рассказ так:

— А ЧТО БЫЛО ПОТОМ? — спросила умная собачка Соня из-под дивана.

— Аф! — сказала собачка Соня. — Аф! Баф! Гаф! Даф! Еф! Итакдалееф!…

— Уф! — вздохнул Иван Иваныч, когда Соня наконец выучила все буквы правильно. — А теперь, — сказал он, попробуем читать. Какое слово мы выучим первым?

— Сосиски, — сказала Соня.

— Слово сосиски состоит из семи букв: Сэ, О, Сэ, И, Сэ, Кэ, И. Получается: сосиски.

— А большие сосиски или маленькие? — спросила Соня.

— Это неважно, — сказал хозяин. — Повтори.

— Сэ, О, Сэ, И, Сэ, Кэ, И… Получаются: сосиски, повторила Соня и подумала: «Как же это неважно? Очень даже важно!»

— А вот слово слон, — показал Иван Иваныч. — Состоит из четырех букв: Сэ, Лэ, О, Нэ. Получается: слон.

— Сэ, Лэ, О, Нэ, — повторила Соня и подумала: «Значит, большие. Если слон — всего из четырех букв, а сосиски — из семи… Просто гигантские!»

Соня попыталась представить сосиски из семи букв, но у нее даже не хватило воображения.

— А вот кошка, — продолжал Иван Иваныч. — Состоит из пяти букв: Кэ, О, Шэ, Кэ, А… Повтори.

— Глупость какая! — возмутилась собачка Соня. — Где же это видано, чтобы кошка была больше слона!

— Не кошка больше слона, а слово кошка больше слова слон, — объяснил хозяин.

— Значит, это неправильные слова, — сказала Соня. — Если в кошке пять букв, то в слоне должно быть по крайней мере пятьдесят пять!

— Это как же? — удивился Иван Иваныч.

— А так, — сказала Соня. — Сло-сло-сло-сло-сло-сло-сло-сло-…

— Хватит! — испуганно закричал Иван Иваныч.

Хотя слова и были неправильными, вскоре Соня научилась читать их вполне правильно.

Кроме одного слова. Кошка.

Соня читала вместо этого: Аф! Аф! Аф!

Жил был однажды дровосек, и было у них с женой семеро сыновей: два близнеца по десять лет, два близнеца по девять лет, два близнеца по восемь лет и один младшенький семи лет. Он был очень маленький и молчаливый. Когда он родился, то был ростом не больше вашего пальца, поэтому его и назвали Мальчик-с-пальчик. Он был очень умен, хотя родители и братья считали его дурачком, поскольку он все время молчал. Но зато он отлично умел слушать собеседника. Дровосек был очень беден, и семья постоянно жила впроголодь. Однажды случилась засуха, и погиб весь урожай. Везде наступил голод. Однажды вечером дровосек сказал своей жене:

– Что же нам делать? Я люблю своих сыновей, но мое сердце разрывается от боли, когда я вижу, что они умирают от голода. Завтра мы отведем их в чащу леса и оставим там.

– Нет! Это было бы слишком жестоко, – вскричала его жена. Она понимала, что еды достать негде, но без памяти любила своих дорогих сыновей.

– В лесу у них есть шанс спастись, – сказал дровосек. – А дома они уж точно умрут.

Его жена зарыдала и согласилась.

Мальчик-с-пальчик не спал и слышал весь разговор родителей. Он моментально придумал план. Он вышел во двор, наполнил свои карманы блестящей галькой и вернулся домой спать.

Наутро дровосек повел сыновей далеко в лес.

Пока он рубил деревья, дети собирали хворост. Потихоньку дровосек все отходил от детей дальше и дальше, пока совсем не потерял их из виду. В одиночестве он вернулся домой.

Когда мальчики увидели, что их отец исчез, они очень испугались. Но Мальчик-с-пальчик знал дорогу домой, потому что пока они шли, он бросал из карманов блестящие камешки, по которым можно было вернуться назад. Поэтому он сказал братьям:

– Не плачьте. Идите за мной, и я приведу вас обратно к дому.

Следуя за младшим братом, дети пришли домой. Они сели на скамеечку, боясь войти в дом, и стали прислушиваться к тому, что происходило внутри.

Они не подозревали, что пока их не было дома, у дровосека произошел приятный сюрприз. Человек, который давным-давно занимал у него деньги, наконец-то вернул свой долг, и дровосек с женой на радостях накупили много вкусной еды.

Когда голодные муж с женой сели есть, жена начала опять плакать:

– Как бы я хотела, чтобы мои дорогие сыночки были сейчас здесь. Я бы приготовила им вкусный обед.

Мальчики услышали ее.

– Мы здесь, матушка! – закричали они. Они вбежали в дом и сели за вкусный ужин.

Радостная семья счастливо зажила вновь. Но скоро деньги кончились, и дровосек опять впал в отчаянье. Он сказал жене, что опять уведет детей в лес, но теперь уже подальше и поглубже. Мальчик-с-пальчик опять услышал их разговор. Он решил снова набрать камешков, но не смог, так как все двери были заперты на замки.

На следующий день, перед их уходом, матушка дала им на завтрак хлеба. Мальчик-с-пальчик не стал есть свой кусок, а припрятал его, чтобы по крошкам разбросать его вдоль дороги вместо камешков.

Они зашли в самую глубокую чащу леса. Пока дети трудились в поте лица, отец оставил их и скрылся. Мальчик-с-пальчик ничуть не волновался, поскольку был уверен, что найдет дорогу к дому по хлебным крошкам. Но когда он стал их искать, то обнаружил, что птицы съели все хлебные крошки.

Дети в отчаянии плутали и плутали по лесу. Наступила ночь, и подул холодный сильный ветер. Мальчики промочили свои ботинки. Пошел сильный холодный дождь. Мальчик-с-пальчик вскарабкался на дерево посмотреть, не видно ли дороги домой.

Далеко в левой стороне он увидел огонек. Он слез с дерева и повел братьев налево.

На краю леса они увидели домик с огоньками в окошечках. Они постучались в дверь, и женский голос ответил им, что они могут войти.

Они вошли и Мальчик-с-пальчик сказал женщине, вышедшей к ним навстречу:

– Ах, вы, бедные крошки! – запричитала женщина. – Знаете ли вы, что этот дом принадлежит страшному людоеду, который обожает маленьких мальчиков?

Сбившись в кучку, холодные, промокшие до костей, голодные мальчики стояли в нерешительности у двери.

– Что же нам делать? – спросил Мальчик-с-пальчик. – Если мы опять пойдем в лес, волки уж точно съедят нас. Может быть, ваш муж окажется добрее волков.

– Хорошо, – ответила жена людоеда. – Входите и согрейтесь у огня. Едва мальчики успели просушить свою мокрую одежду, раздался жуткий стук в дверь. Это пришел людоед! Его жена быстро спрятала детей под кровать и отворила дверь людоеду. Людоед ввалился в комнату и сел за стол есть. Вдруг он начал принюхиваться.

– Я чувствую запах живого мяса, – заревел людоед страшным голосом.

– Я зарезала сегодня гуся, – сказала жена.

– Я чувствую запах человеческого мяса, – еще громче заорал людоед. – Ты не обманешь меня.

Он подошел к кровати и заглянул под нее. Он вытащил за ноги мальчиков одного за другим.

– Отлично! – захохотал он. – Семь лакомых молоденьких мальчиков. Я приготовлю из них отличный десерт для вечеринки, на которую я пригласил моих друзей.

Мальчики упали на колени и стали умолять людоеда пощадить их, но людоед пожирал их глазами, смачно облизываясь. Он наточил свой большой нож и схватил одного из мальчиков. Но не успел он замахнуться ножом, чтобы разрезать мальчика, как его жена подбежала к нему и, схватив его за руку, сказала:

– Совершенно незачем делать это сегодня. Мы успеем убить их и завтра.

– Замолчи! – заорал людоед.

Его жена быстро заговорила:

– Но они испортятся, пока ты соберешься их съесть. У нас в погребе очень много мяса.

– Ты права, – сказал людоед, отпуская мальчика. – Хорошенько накорми их и положи в постель. Мы подержим их несколько дней, чтобы они потолстели и стали вкуснее.

Добрая женщина была рада, что приключение закончилось так благополучно. Она сытно накормила их и уложила в комнате, где спали ее собственные дочери – молодые людоедки. Они все спали на одной большой кровати, и у каждой на голове была золотая корона. Они все были очень страшные: с крошечными глазками, крючковатыми носами и огромным ртом, из которого выставлялись гигантские острые зубы. В комнате стояла еще одна большая кровать. Жена людоеда уложила на нее мальчиков.

Мальчик-с-пальчик заметил золотые короны на головах людоедок. Он подумал: “А вдруг людоед изменит свое решение и захочет зарезать нас ночью?”

Он собрал шапки братьев и надел их на головы людоедских дочерей, а их золотые короны на своих братьев. И стал ждать.

Он оказался прав. Людоед, проснувшись, пожалел о своем намерении и решил действовать немедленно. Взяв в руку длинный-предлинный нож, он поспешил в соседнюю комнату. Он подошел к кровати, где спали мальчики, и стал ощупывать их головы. Нащупав золотые короны, людоед страшно испугался и запричитал:

– Я чуть было не зарезал моих маленьких девочек, хорошеньких людоедочек.

Он подошел к другой кровати и нащупав шапочки сказал:

– А, вот и они.

Довольный, он быстро зарезал семерых своих дочерей и радостный отправился спать дальше.

Когда Мальчик-с-пальчик услышал, что людоед опять захрапел, он разбудил своих братьев. Они быстро оделись и убежали из этого дома.

На следующее утро людоед проснулся пораньше, чтобы успеть приготовить гостям вкусные мясные кушанья. Он отправился в детскую комнату, где, к своему ужасу, увидел семерых мертвых людоедочек.

– Они поплатятся за этот фокус, – в бешенстве заорал он и затопал ногами.

Он достал из сундука семимильные сапоги и поспешил вслед за братьями. Он пересек полгосударства за несколько шагов и вскоре оказался на дороге, по которой бежали мальчики. Они уже были близко к отцовскому дому, когда услышали позади себя сопение людоеда. Он перепрыгивал с горы на гору, перешагивал огромные реки, словно маленькие лужицы.

Мальчик-с-пальчик заметил в скале пещеру и быстро спрятался в нее вместе с братьями. Через несколько секунд появился людоед.

Он очень устал, так как семимильные сапоги натерли ему ноги, и поэтому решил прилечь отдохнуть. Он повалился на землю, где находились братья, и захрапел.

Мальчик-с-пальчик сказал:

– Не беспокойтесь и бегите быстрей домой, пока он спит. Увидимся позже.

Мальчики убежали и скрылись в доме родителей. Между тем Мальчик-с-пальчик стащил с храпящего людоеда семимильные сапоги и надел их на себя. Конечно же, они были очень большие. Но секрет состоял в том, что они могли и увеличиваться и уменьшаться в зависимости от размера ноги, надевшего их человека. В секунду сапоги уменьшились и стали впору Мальчику-с-пальчику.

Он отправился в них к людоедской жене и сказал ей:

– Разбойники напали на вашего мужа и требуют выкуп, иначе они убьют его. Он попросил меня сообщить вам об этом и приказал собрать все его золото для выкупа. Он не хочет умирать.

Жена людоеда отдала ему все золотые монеты и ценные вещи людоеда. Мальчик-с-пальчик поспешил домой с мешком денег за плечами.

Людоед, проснувшись, обнаружил пропажу семимильных сапог. Но без них он не мог разыскать братьев и огорченный отправился домой.

Семья Мальчика-с-пальчика очень гордилась им.

– Мой младший сынок хоть и очень мал ростом, – говорила его мать, – зато очень умен.

Началась весна.

Мы хотели идти гулять без пальто, но нам без пальто не разрешили. Тогда мы оба громко заплакали, и нам позволили идти в летних пальто. Наверно, мы всё-таки мало и тихо плакали; если бы я поплакал ещё часик — меня пустили бы без пальто, но я испугался, что могут совсем не пустить.

На улице погода была очень хорошая: солнце светило и снег таял. Везде текла вода.

Мы прорыли канавку, и вода громко зажурчала и потекла по каналу. Из дома я принёс деревянный пароходик — я его сам сделал — и привязал к нему доски — баржи. Пароходик вёл их по каналу на буксире, а я всё время гудел, как настоящий пароход.

На одну баржу я посадил пластмассового утёнка. Маша сказала, что утёнок сам должен плавать, но я объяснил ей, что, во-первых, он дырявый и может утонуть и, во-вторых, он капитан каравана судов, и прочёл ей наизусть стихи Маршака:

Я хотел прокатить по каналу и Усика, но он стал шипеть, царапаться и вырываться и не захотел плавать. А Маша катала лодку с парусом; она у неё всё время переворачивалась. Наверно, ветер был не попутный.